генералу Розенбергу попросил познакомить его с господами генералами.
Розенберг стал представлять всех, называя каждого по имени. Александр Васильевич стоял с закрытыми глазами и при произнесении незнакомой фамилии открывал их, осматривал представляемого с головы до ног, кланялся и говорил:
— Помилуй бог, не слыхал. Познакомимся.
Этот отзыв был обиден для многих, считавших себя знаменитостями.
Наконец, когда начали представляться младшие, Розенберг сказал:
— Генерал-майор Маллер-Закомельский.
— А, помню, — сказал Суворов, — не Иван ли?
— Так точно, ваше сиятельство! Александр Васильевич открыл глаза.
— Послужим, побьем французов! Нам честь и слава!
— Генерал-майор Милорадович! — продолжал представлять Розенберг.
— А! А! Это Миша, Михайло! — воскликнул Суворов.
— Я, ваше сиятельство.
— Я знал вас вот таким, — сказал Александр Васильевич, показывая рукой на аршин от пола, — и едал у вашего батюшки Андрея пироги. О! Да какие были сладкие… как теперь помню! Помню и вас, Михаил Андреевич!.. Вы славно тогда ездили на палочке! О, да как же вы тогда рубили деревянною саблею! Поцелуемся, Михаил Андреевич. Ты будешь герой!.. Ура!..
Суворов бросился обнимать Милорадовича.
— Употреблю все усилие, чтобы оправдать доверенность вашего сиятельства, — произнес тот сквозь слезы.
— Генерал-майор князь Багратион! — проговорил Розенберг.
Тут Александр Васильевич встрепенулся, выпрямился и спросил:
— Князь Петр? Это ты, Петр? Помнишь ли ты… под Очаковом, с турками… В Польше!..
С этими словами Суворов бросился на шею Багратиону, обнял его и стал целовать в лоб, глаза, губы.
— Господь Бог с тобою, князь Петр! Помнишь ли? А? — продолжал восклицать он.
— Нельзя не помнить, ваше сиятельство, — отвечал князь Багратион со слезами на глазах, — того счастливого времени, в которое я служил под вашею командою.
— Помнишь ли походы?
— Не забыл и не забуду вовек, ваше сиятельство.
Кончив прием, Александр Васильевич стал широкими шагами ходить по комнате, затем остановился и принялся произносить главные афоризмы своего военного катехизиса, как бы подтверждая их значение и на новом театре войны, при новом неприятеле.
Вдруг он обратился к Розенбергу:
— Ваше высокопревосходительство, пожалуйте мне два полка пехоты и два полка казачков.
— Все войско в распоряжении вашего сиятельства, — отвечал, не поняв приказания, Розенберг.
По лицу Суворова пробежала тень.
— Намека, догадка, лживка, краткословка, немогузнайка; от немогузнайки много, много беды, — скороговоркою проговорил он и вышел из залы.
На другой день он снова повторил генералу Розенбергу свою просьбу. Последнего выручил князь Багратион, знавший ближе Александра Васильевича.
— Мой полк готов, ваше сиятельство! — сказал он.
Суворов обрадовался, что его приказание понято, и велел
Багратиону готовиться к выступлению. Князь на другой же день исполнил приказание, и первый двинулся со своим отрядом.
XVI. От победы к победе
Неудачи французского главнокомандующего Шерара были предсказаны Александром Васильевичем.
Раз за обедом рассказывали, что Шерер, по прибытии его к армии в Италию, на первом смотру в Мантуе поднимал сам головы солдат, оправлял шляпы и замечал тотчас недостающую на мундире пуговицу
Суворов на это сказал:
— Ну, теперь я все знаю. Такой экзерцирмейстер не увидит, когда его неприятель окружит и разобьет.
Узнав вскоре, что Шерер сдал начальство Моро и удалился в Париж, Александр Васильевич заметил:
— И здесь вижу я перст Провидения. Мало славы было бы разбить шарлатана. Лавры, которые похитим у Моро, будут лучше цвести и зеленеть.
Одним из особенно горячо возражавших против высказанного Александром Васильевичем общего плана будущих военных действий был австрийский генерал Меллас.
— Знаю, что вы генерал «вперед» (vorwarts), — говорил он Суворову.
— Полно, папа Меллас, — сказал Александр Васильевич, — правда, что вперед — мое любимое правило, но я и назад оглядываюсь.
Действительно, Меллас, вникнув во все распоряжения Суворова, согласился с ним и даже с восторгом воскликнул:
— Где и когда успели вы все это обдумать?
— В деревне; мне там много было досуга, зато здесь думать некогда, а надобно делать, — отвечал Александр Васильевич.
И действительно, Суворов «делал».
Семидесятилетний герой начал военные действия с быстротою, отличавшей все его подвиги. Отрядив часть войска для овладения крепостями, находившимися в руках французов, Александр Васильевич сам пошел против неприятельской армии, бывшей под началом генерала Моро.
В то время, когда Багратион и Милорадович отличались, со своей стороны Суворов разбил Моро, двинулся к Милану и. занял этот город.
Некоторые австрийские генералы представили Александру Васильевичу, что после трехдневного с неприятелем дела войска заслуживают, чтобы им дано было хоть малое отдохновение. В ответ на это Суворов отдал в приказе: «Вперед!»
В Милане он пробыл лишь четыре дня.
Император Павел Петрович прислал фельдмаршалу перстень со своим портретом, осыпанным бриллиантами.
В собственноручном письме государь писал герою:
«Примите этот перстень в свидетели знаменитых дел наших и носите на руке, поражающей врага всемирного благоденствия».
Сын Александра Васильевича Аркадий был пожалован в то время генерал-адъютантом и получил приказание ехать к отцу.
— Поезжай и учись у него, — сказал ему император. — Лучшего примера тебе дать и в лучшие руки отдать не могу.
Суворов между тем продолжал бить и теснить врага, отнимая у него крепости и укрепления, и вошел в Турин. Перед занятием этого города некоторые генералы осмелились представить Александру Васильевичу разные затруднения в рассуждении взятия Турина.
— Пустое! — воскликнул он, рассердившись. — Ганнибал прошел Испанию, переправясь через Рому, поразив галлов, перешел Альпы, взял в три дня Турин. Он будет моим учителем. Хочу быть преемником его гения.
