Миры и столкновенья Осипа Мандельштама

“звукопись”, “словотворчество”, “перевертни” и т.д.), пунктом шестым он пометил “иностранные слова”, а пунктом двадцатым – “тайные”. Закончив классическую гимназию, Хлебников учился в Казанском и Петербургском университетах и значит худо-бедно (при фантастической памяти!) владел древнегреческим, латынью, французским и немецким.

В 1912 году Хлебников уговорил М.Матюшина напечатать несколько стихотворений тринадцатилетней девочки, “малороссиянки Милицы”, и – по его же признанию – ему очень нравилось, что юная протеже пылко восклицала в стихах:

Французский не буду
Учить никогда.
В немецкую книгу
Не буду смотреть .

Мы возьмем лишь один пример из богатого арсенала хлебниковских загадок, строящийся на “тайном” скрещении русского и ненавистного ему и всегда отвергаемого немецкого языка. Тем более что сам поэт указывает на единую, общую жизнь этой межъязыковой тайны:

Здесь немец говорит “Гейне”,
Здесь русский говорит “Хайне”,
И вечер бродит ворожейно
По общей жизни тайне .

То есть звучание двух языков – русского и немецкого – едино по своей сути, принадлежит общей тайне и судьбе. Только истинный гений может носить имя Гейне. Так имя великого немецкого поэта звучало не только для Хлебникова. Другой случай совместного ворожения:

Из всей небесной готовальни
Ты взял восстания мятеж,
И он падет на наковальню
Под молот божеский чертеж!

( I, 192)

Чертеж Творца, рождаясь, восстает из небесной готовальни, и эта божественная готовальня от нем. Gott – “бог”, “божество”. Эта готовальня сочувственно отзовется в мандельштамовском образе “чертежника пустыни” – Божественного Геометра. И еще в одном из хлебниковских черновиков:

Передо мной в котле варился вар,
В котле для жаренья быка.

‹…›

Божественный повар
Готовился из меня сотворить битки.

( II, 262-263)

Богоборческого переваривания уроков первотворения мятежный поэт достигает, используя ту же готовальню, разбивает предначертанное Творцом и пытается создать свои пророческие письмена, пишет свою Единую Книгу.

Для понимания поэтической кухни Хлебникова обратимся к началу одного из стихотворений 1919 года:

Над глухонемой отчизной: “Не убей!”
И голубой станицей голубей
Пьяница пением посоха пуль,
Когда ворковало мычание гуль :
“Взвод, направо, разом пли!

( III, 57)

Немецкий омоним – скреп, который держит и мотивирует, казалось бы, немотивированное и таинственное рядоположение образов “глухонемой отчизны” и “голубей”. Это нем. Taube – одновременно и “глухой”, и “голубь”. Такое прочтение покажется едва ли вероятным, если не прибегнуть к автору, весьма далеко отстоящему от языкового сумасбродства Хлебникова. Речь идет об Осипе Мандельштаме и его “Египетской марке”. Окажется, что в двух заведомо независимых друг от друга текстах происходит одно и то же. Вот пассаж о глухонемых из пятой части “Египетской марки” (1927):

“В это время проходили через площадь (Дворцовую – Г.А., В.М .) глухонемые: они сучили руками быструю пряжу. Они разговаривали. Старший управлял челноком. Ему помогали. То и дело подбегал со стороны мальчик, так растопырив пальцы, словно просил снять с них заплетенную диагоналями нитку, чтобы сплетение не повредилось. На них на всех – их было четверо – полагалось, очевидно, пять мотков. Один моток был лишним. Они говорили на языке ласточек и попрошаек и, непременно заметывая крупными стежками воздух, шили из него рубашку.

Староста в гневе перепутал всю пряжу.

Глухонемые исчезли в арке Главного штаба, продолжая сучить свою пряжу, но уже гораздо спокойнее, словно засылали в разные стороны почтовых голубей ” (II, 480).

Подчеркиваем, речь идет о двух независимых друг от друга текстах: “Египетская марка” вышла в 1928 году, а стихотворение Хлебникова « Над глухонемой отчизной: “Не убей!”…» впервые было опубликовано лишь в третьем томе Собрания сочинений. Тем любопытнее корреспонденция этих текстов, развивающих одну и ту жу языковую игру на нем . Taube. Образно говоря, поэт только по выходным работает на себя, все остальное время – на барщине общего дела. Эдгар По писал: “Подобно тому, как атлет гордится своей силой и ловкостью и находит удовольствие в упражнениях, заставляющих его мышцы работать, так аналитик радуется любой возможности что-то прояснить или распутать. Всякая, хотя бы и нехитрая задача, высекающая искры из его таланта, ему приятна. Он обожает загадки, ребусы и криптограммы, обнаруживая в их решении проницательность, которая уму заурядному представляется чуть ли не сверхъестественной. Его решения, рожденные существом и душой метода, и в самом деле кажутся чудесами интуиции” .

“Пустота” (нем. T aub) – фундаментальная онтологическая категория в мире Мандельштама. “Ныне все