непонятно. Тут и толку никакого не добьешься… Знала бы, не поехала бы такую даль! Уж если начин такой, то и жизнь здесь, поди, худая… хорошо, видно, там, где нас нет!..
Однако уж дело сделано, денег много истрачено на дорогу и в дороге, и теперь у Пелагеи Прохоровны денег только пятьдесят семь копеек.
С такими мыслями Пелагея Прохоровна подошла к каменному двухэтажному дому в пять окон, с подъездом в середине и с двумя лавками в подвале, из коих в одной продавался хлеб, овощи и другие съестные припасы, а в другой - водка. Пелагея Прохоровна поглядела кругом - чуть не в каждом доме красуются на дверях вывески с словами: 'Распивочно и навынос'.
'Вот где пьяное-то царство!' - подумала Пелагея Прохоровна и вошла во двор.
Двор большой, грязный, вонючий; здесь пахло еще хуже двора купчихи Фокиной. Но зато здесь несколько извозчичьих колод, опрокинутых, изломанных; на заднем плане построены давным-давно какие-то клетушки с запертыми на замки дверями. Налево, против каменного дома, выходил деревянный флигель с пятью окнами на улицу, двумя во двор и с крыльцом.
Войдя в темные сени, Пелагея Прохоровна услыхала говор нескольких голосов, мужских и женских. Постучалась налево - никто не отпирает, но за звонок она не взялась: она еще не понимала этой мудрости.
- Тебе кого? - спросила ее вышедшая из правых дверей худощавая, высокая пожилая женщина.
- Да на постоялый…
- Разе тут постоялый? Не слышь, што ли, в которой стороне мужичье орет? - проговорила эта женщина сердито.
- Можно туда идти-то? - спросила смиренно Пелагея Прохоровна.
- На то и постоялый, штобы народ шел… Я сичас приду.
Женщина позвонила, и когда ей отворили дверь налево, она вошла туда.
Большая комната с двумя окнами против двери и с неоклеенными стенами; двое широких нар по правую и по левую сторону с проходом между ними, имеющим вид площадки; в углу большая круглая печь, обитая железом сверху донизу; далее дверь в темную комнату с русскою печью, вероятно кухню, - вот постоялая изба, куда вошла Пелагея Прохоровна. На обеих нарах сидели в разных позах и лежали - направо мужчины, налево женщины. Мужчин было человек двадцать, женщин до десятка; как те, так и другие говорили, и поэтому в избе говор происходил неописанный, так что сразу нельзя было понять, в чем дело или о чем люди толкуют. Но хотя здесь были нары и на полу лежать не приводилось, зато табачный дым заставлял кашлять, и несмотря на то, что в избе было два окна, в ней от дыму было темно.
- Эк их, как накурили, словно в казарме! - сказала Пелагея Прохоровна и закашлялась; потом, отмахивая правою рукою дым, подошла к женщинам.
- А! суседка! А я тебя искала-искала… Ну, полезай! - проговорила радостно одна молодая женщина с веснушками на лице, в розовом шугайчике и ситцевом платке на голове; она подвинулась.
- Куда?!. И так тесно.
- Пусть на мужское отделение идет, - проговорили две женщины.
- Со мной в одном вагоне ехала.
- Мало што!..
- Бога вы не боитесь. Полезай!!
Пелагея Прохоровна присела к женщине, но та уговорила ее залезть на средину нар для того, чтобы у с т р о и т ь с я, - 'потому-де, может, еще с машины народ найдет, и тогда, пожалуй, придется под нары лезть'. Пелагея Прохоровна заметила, что шесть женщин сидят у самой стены на своих узелках, увидала свободное место, полезла и тоже села на свой узелок. Пришла хозяйка, Марья Ивановна, та самая высокая, худощавая женщина, которая встретила ее в сенях.
- А где тут новая? - спросила она, прищурила глаза и стала разглядывать и считать женщин.
- Здесь! - Пелагея Прохоровна встала.
- А!!. Ловко ли?
- Ничего. Я вон тут наискось была, так там на полу…
- Не-ет? - произнесли несколько раз женщины, удивляясь.
- Это уж такая женщина! Она бы и не имела жильцов, потому што же за сиденье или спанье на полу, да ейной любовник на машину ходит и оттуда народ заманивает… Ну, баба, надо с тебя за квартиру три копеечки. Здесь, в Питере, сами жильцы знают, што деньги нужно вносить вперед.
- Сколько же? - спросила Пелагея Прохоровна.
- Да уж мы со всякого берем по положенью - три копейки. Ночуешь - ладно, не ночуешь - деньги не возвращаются, было бы тебе это известно. Потому я женщина бедная, за квартиру-то двадцать рубликов в месяц!
- Што ты? - удивились женщины.
- Што делать!
Пелагея Прохоровна отдала три копейки.
Хозяйка положила монету в карман своего ситцевого платья и посоветовала Пелагее Прохоровне иметь на всякий случай поближе паспорт.
- Потому ночью, может, полиция придет, она часто по ночам шляется, воров да беглых разыскивает. Прежде бог миловал, спокойно было на этот счет, да черт подсунул к нам в соседи эту Артемьевну. Раз у ней беглого из тюрьмы нашли - ну, стали и к нам ходить с тех пор.
- Да ведь она почем знала, что он беглый?
- А отчего она паспорта не спросила? Теперь тоже у них с кабатчиком постоянно ругань; она своим мужикам говорит, не берите у нашего кабатчика водку, потому-де нехорошая та водка, с дурманом; ну, а мужика долго ли застращать, они и идут в другой кабак, а он за это отгоняет от нее жильцов: она-де воровка, у нее постоянно по ночам обыски делают…
Пелагея Прохоровна стала есть пеклеванный хлеб. Пожевавши немного, она выплюнула на ладонь, посмотрела и понюхала хлеб.
- Бабы! Какой это я хлеб купила? - проговорила она, с удивлением смотря на женщин и часто отплевываясь.
- Ну-ко?
Пелагея Прохоровна передала хлеб одной женщине. Хлеб пошел гулять по наре. Одни из женщин находили этот хлеб хорошим, другие никуда не годным и спрашивали:
- Где купила?
- Какой-то булошник продал там, недалеко от машины. Он еще говорил: господской, говорит, самый питерский.
- Ну-ко?
Опять пошел хлеб гулять и прогулял до того, что мало-помалу от него остался маленький кусочек.
- Как вам, бабы, не стыдно! - сказала Пелагея Прохоровна, получив кусочек.
- Нехороший хлеб! Напрасно только деньги истратила.
- Нет, хлеб ничего; кабы анису поменьше, еще бы лучше был! - говорили женщины.
- Однако, бабы, не мешало бы похлебать чего-нибудь.
- Я вот цельную неделю ничего горячего в рот не брала.
- Марья Ивановна, нет ли чего похлебать?
- Нету. Сама двои сутки ничего для себя не варила. Кофеем питаюсь.
- А где бы эдак похлебать?
- Не знаю… Уж, верно, до тех пор не придется, как на места поступите.
- Экое дело!.. А ты, Прохоровна, непременно сведи нас туда, где принимают на места, - сказала одна молодая, худенькая, низенькая женщина лежащей на животе, в углу, длинной женщине, ноги которой уходили под стол. Эта длинная женщина повернула от стены лицо молодое, но желтое, и проговорила:
- Ох, не могу! Живот так и колет.
- Ты бы клубок подложила.
- Ох, клала коробочку, - не действует.
- С чего это заболел-то?!
- Должно быть, с селедки: такая нехорошая попалась.
