превосходили своим количеством мужчин. На столах стояли огромные чайники с каким-то кисло-сладким теплым пойлом, называемым медом, и стеклянные кувшины с квасом из клюквы; лежали печенки, рубцы, яйца, тешка, черный и белый хлеб. По улице мимо лавок шли торгаши с яблоками, апельсинами и лимонами, с сахарным мороженым, ребята со спичками. Все эти люди громко, почти во все горло, кричали и предлагали встречным купить их товар.
Женщин теперь было в углу между Крюковым и Екатерининским каналом до двухсот. Они рассыпались по этому углу так, что городовой то и дело просил их попятиться с дороги. Тут были и чухонки, лепечущие на своем языке и стоящие от русских особняком, и немки в худеньких салопчиках и чепчиках на головах, и еврейки; тут была даже девочка годов шести, босая, с не закрытою ничем головою и с маленькой плешью на темени, стоящая около пожилой женщины.
Одни из женщин галдят, ссорятся от скуки, стараются своим криком осилить других и выказать свою толковость; другие молчат. На всех лицах выражается какое-то нетерпение и страх; многие смотрят на образ Николая чудотворца, на церковь и вздыхают. Вон одна молодая женщина, прислонившись к перилам, плачет. Она старается не плакать, но не может удержать слез. Вон пожилая женщина, с отчаянием в лице, смотрит в канал, глаза ее точно приковались к одному месту. Вон девушка годов семнадцати, сидя на мостовой, уперла голову обеими руками. Другие стоят тоже с невеселыми лицами, часто вздыхают и смотрят большею частию на одно место, как бы что-то обдумывая. Их не интересуют разговоры, брань и ссоры других женщин, еще, по-видимому, не испытавших петербургской жизни; они сосредоточились сами в себе, точно их горе очень велико и впереди не видится ничего хорошего.
Пелагея Прохоровна заметила все это, и сердце ее билось не очень-то радостно. Ей хотелось заговорить с молчаливыми и убитыми горем женщинами, но она по себе знала, как тяжело человеку делается в то время, когда его спрашивают. Но у женщин любопытство и сочувствие к женщинам велико; ее так и порывало подойти к девушке, сидевшей на мостовой.
- Што это как долго никого нету? - проговорила она, не решаясь, сесть или нет.
Девушка поглядела на Пелагею Прохоровну, но ничего не сказала.
- Ты бы лучше к речке стала - ветерком бы продуло.
- Ничего.
- Ты здешняя?
- А ты?
- Я издалека. - И Пелагея Прохоровна рассказала откуда она, и присела к девушке.
- Ты, стало быть, еще не знаешь петербургской жизни.
- Где мне знать? Што будет, то и будь. Ведь уж не будет же хуже того, что было!
- А было и худое разве?
- Што и говорить. Я уж решилась молчать, потому што было, то прошло. А я по облику твоему замечаю и по речи, што ты не из мужичек… Правду я говорю?
Девушка закрыла руками лицо.
Вдруг все женщины подвинулись к дороге; сидевшие вскочили и побежали к толпе; стоявшие у каналов тоже побежали, с яростию толкая друг друга. Пелагея Прохоровна и девушка встали и пошли.
В середине женщин стояла пожилая толстая барыня в белой шляпке и в драповом пальто.
- А умеешь ли ты кушанья готовить? - спрашивала барыня одну женщину, в то время как Пелагея Прохоровна и девушка подошли к толпе.
- Как же… я у хороших господ жила.
- Врет она! Она только что из деревни приехавши. Вы меня возьмите, я только сегодня от места отошла, - проговорила другая женщина.
- Врет! врет! Она табак нюхает, - кричали со всех сторон женщины.
Барыня была в затруднении: женщин много, всем хочется в кухарки, а какую из них взять? Пожалуй, возьмешь такую, которая ничего и делать не умеет, пожалуй, попадется воровка.
Пелагея Прохоровна протискалась, употребляя в дело локти, так что женщины отскакивали и в свою очередь колотили ее в спину.
- Возьмите меня. Я сама своим хозяйством жила, нахлебников держала, - проговорила она, остановившись перед барыней.
Барыня улыбнулась. Вероятно, ей не верилось, чтобы деревенская баба могла где-то держать нахлебников.
- Будто? - спросила барыня.
- Ей-богу.
- Не верьте ей, она полоумная, - кричали женщины.
Пелагея Прохоровна обернулась и от злости, не помня, что делает, плюнула в ту сторону, где говорили про нее.
- Ну, как же ты не полоумная! - кричали со всех сторон.
- Нет, я тебя не возьму, ты очень молода.
Пелагея Прохоровна отошла, думая: хорошо, што предупреждает. И она стала искать глазами ту пожилую женщину, что с отчаянием смотрела в канал.
Но эта женщина уже стояла перед барыней и плакала.
- Ты водку пьешь? - спросила ее барыня.
Пожилая женщина обернулась к церкви, перекрестилась и сказала:
- Хоть раз заметьте, так вот Николай-угодник свидетель.
- Она горькая пьяница, - сказала какая-то женщина.
- Как вам не стыдно! Мало, видно, вы горя испытали, - крикнула Пелагея Прохоровна.
- А ты што пристаешь?
- Это она с того все еще, што ее, по нашей милости, не взяли, - кричали женщины.
Барыня в это время разглядывала паспорт и адресный билет пожилой женщины.
- Ты в больнице была?
- Да… Только вышла я из больницы и - пошла к дочке, пятнадцатый ей годок шел, она там на Литейном золотом шила у француженки. Прихожу - говорят, померши полторы недели.
- Ну, так согласна ты на мои условия: жалованья два с полтиной, фунт кофею, то есть полфунта кофею и полфунта цикорею, и фунт сахару?
- А жильцы есть?
- Да, есть. Им нужно и сапоги, и платье вычистить, и в лавочку сходить.
- Положьте три с полтиной.
- Нет, два с полтиной. Жильцы тоже будут давать к праздникам.
- Я согласна! - крикнула другая женщина.
Женщины захохотали; барыня тоже улыбнулась.
- Так как? - спросила барыня первую пожилую женщину.
Та подумала.
- Не прибавите жалованья-то? - спросила она.
- Нет.
- Да ведь работы много!
- Как знаешь. И вас много.
Женщина согласилась. Барыня взяла ее паспорт и адресный билет и велела приходить в такую-то улицу, в такой-то дом и в такой-то нумер квартиры, а сама уехала с извозчиком.
- Хорош ты, видно, сон видела сегодня, - сказала пожилой женщине одна женщина.
- У вас, видно, не было таких детей, как у меня! - сказала с презрением пожилая женщина и пошла.
К ней подошла пожилая женщина в салопчике с девочкой.
- Голубушка! у тебя, говоришь, дочка умерла; возьми мою, - проговорила она.
- Куда же мне с ней?
- Да я даром тебе ее отдаю, только корми да к делу приучай.
- Сама знаешь, што кухарок не держат с ребятами.
И нанятая женщина пошла торопливо.
- Заважничалась! - прошипела от злости пожилая женщина в салопчике и неизвестно за что ударила по
