если теперь про нее бог знает что говорили, то тогда и житья ей не будет. Петров предлагал ей жить вместе, и это Пелагее Прохоровне не понравилось. 'Нет ли тут чего-нибудь худого? - подумала она: - может быть, он воображает, што я стану с ним жить как жена, так он, значит, дурной человек, и таким манером я жить несогласна, пусть другую для этого избирает'. Теперь у ней отпала всякая охота выйти замуж. В Петербурге она видела много дурного и находила семейную жизнь неудобною для рабочего человека. 'Вот бы так устроиться, штобы приобретать больше денег, штобы и комнату иметь и сытой быть! а што если мужчина обещает, так это только одна приманка, и он только мешать будет, а потом и мои деньги вытягивать станет. Нет, уж одной не в пример лучше'. Так думала она дорогой - и очутилась опять у Смольного монастыря. Здесь она стала чувствовать голод и усталость, а до утра казалось еще далеко. Пошла она по какой-то улице. Фонари стоят далеко друг от друга, темно, дома деревянные, там и сям лают собаки, хоть куда - провинция! 'Што за дьявол! живу в Петербурге, а все на деревянные дома натыкаюсь. Хоть бы постоялый дом попался'. Но постоялых домов в темноте она не заметила. Присела она на тротуар, грустно ей сделалось, тяжело, заплакала она; потом ей стыдно сделалось за слезы и малодушие. 'Што мне горевать-то? я одна; детей у меня нет. Встала да пошла, а место найдется. Што ж делать, если господа дрянные? может, и лучше будет'. Она пошла опять и вошла в большую улицу, по обеим сторонам которой стояли большие каменные дома; фонари стояли недалеко один от другого; здесь даже и извозчики были, но они дремали в пролетках. Пелагея Прохоровна остановилась, посмотрела назад, соображая, идти ли ей вперед, или повернуть направо, или налево. Она подошла к одному извозчику, который, заслышав чьи-то шаги, очнулся и поглядел на стороны.
- Дядя, а близко Петербургская сторона? - спросила она извозчика.
- На што? - спросил тот сонным голосом.
- Надо.
- А што у те в узлу-то?
- Вещи.
- Чать, украла!.. Дай три цалковых - отвезу… Без сумления! В целости доставлю.
- Нет, ты скажи, я дойду сама.
- Ишь ты! Дойдешь, говоришь?
- Дурак!
Она плюнула и пошла налево. Извозчик поехал за ней.
- Эй, барыня! Пра, представлю. Три цалковых. Подь, на десять цалковых в узле-то будет! - приставал извозчик.
- Отвяжись!
- Подлинно, ты мазура отменная: ишь как шагает!.. Небось трусу празднует, - говорил извозчик. - Слышь, тетка?
- Ну?
- Садись! даром отвезу.
- Пошел, дурак… Ты скажи лучше, где постоялый двор?
Извозчик захохотал.
Навстречу Пелагее Прохоровне шел медленно городовой.
- Стой! - сказал он, загораживая дорогу Пелагее Прохоровне: - што несешь?
- Воровка. За рынком на Невском увидал… На Петербургскую сторону хотела удрать, да я ее до тебя тянул, - сказал извозчик.
- Ах ты, подлая рожа!.. Ты же меня звал туда, просил три цалковых даром, - сказала Пелагея Прохоровна извозчику.
- Ну-ну, иди! - И городовой толкнул Пелагею Прохоровну так, что она очутилась на мостовой. Городовой стал брать ее узел.
- Кто еще позволил тебе брать? - крикнула Пелагея Прохоровна и толкнула городового.
- А, дак ты так! - Городовой ударил ее по лицу.
Городовой и извозчик усердно поколотили пойманную женщину и отняли у нее узел.
Пелагея Прохоровна опомнилась уже в пролетке, которую трясло ужасно от скверной мостовой.
Она в первый раз ехала в Петербурге в пролетке, но сама не знала, куда ее везут. Ее спутники - городовой, не тот, который ее остановил, а уже другой, сидящий с ней рядом, и извозчик, спина которого была на четверть от носа Пелагеи Прохоровны, - молчали. Дорога была, впрочем, не дальняя. Извозчик остановился перед частью, отличающеюся от других домов особенным устройством, мрачными, производящими неприятное впечатление стенами, затхлым воздухом из двора… Городовой приказал ей слезть.
- Деньги! - крикнул городовой Пелагее Прохоровне.
- Какие?
- Што тебя, подлую, даром, што ли, возить-то? - И он ударил ее по спине своим здоровым кулаком.
- Хорошенько ее! Воровка! - поддакнул дежурный у ворот.
- У меня нет денег, хошь убейте, - ответила со слезами Пелагея Прохоровна, сторонясь от поднятой руки городового. Извозчик стал ругаться, а городовой провел Пелагею Прохоровну черным узким двором в узкое пространство, едва-едва освещенное лампочкой с керосином, и потом ввел в полуосвещенную с закоптелыми стенами комнату. В ней за одним столом сидел дежурный и дремал, на другом большом столе спал городовой на спине во всем облачении.
- Воровку привел, - отрапортовал городовой дежурному.
- А! - сказал дежурный. - Где?
Городовой сказал.
- И прекрасно. Иди-ка сюда!
Пелагея Прохоровна подошла.
Спавший на столе городовой тоже подошел и ждал приказа дежурного.
- Где же ты, матушка, подтибрила узел?
- Это мои вещи.
- Твои?!. - произнес, скрипя зубами, дежурный.
Всячески старались от Пелагеи Прохоровны выведать сознание: где она украла вещи? Ее слова, что узел принадлежит ей, что она отошла от места, только раздражали дежурного и городовых, вероятно, потому, что им много приводилось иметь дел с разными мошенниками, которые говорили им то же. К тому же дело было ночное, когда прислуга редко отходит от господ.
Натешившись вдоволь, так что бедная беззащитная женщина еле могла передвигать ногами, дежурный приказал городовому развязать узел.
В узлу оказались: сарафан, ситцевое поношенное платье, простой терновый голубого цвета платок, две рубашки, четыре пары чулок, зеркальце, клубок ниток, коробочка с иголками и булавками, катушка с нитками, начатой чулок с вязальными спицами, янтарные бусы, разные ситцевые и суконные лоскутки, наперсток, фольговый образок - одним словом, все имущество Пелагеи Прохоровны.
- Ну, где же ты взяла это? - спросил опять дежурный Пелагею Прохоровну.
- Ей-богу же, я вчера 'отошла от места… Сегодня искала другого, не нашла… С квартиры прогнали.
- Так… знаем мы эти отговорки! А зачем ты от городового убежала? Зачем била городового?
- Не бегала я, врет он. Меня извозчик звал. Врет он, штобы я…
- Кто ты такая?
Пелагея Прохоровна сказала.
- Деньги есть?
- Есть пять цалковых.
- Где?
- В чулке.
Пелагея Прохоровна подошла к своим вещам, для того чтобы взять чулки, но ее оттолкнули. Один из городовых сдернул с ее головы платок, другой сдернул шугайчик; сняли также с ее руки кольцо, подаренное ей покойным мужем. Пелагея Прохоровна заплакала и просила отдать ей хоть обручальное кольцо.
- Когда будем выпускать, наденем. Все будет цело. Отвести ее в секретную! - сказал дежурный городовому и дал ему какую-то записку.
