о Петербурге. Во сне я видел себя в каком-то большом городе, или собирался куда-то ехать. Стал я говорить о своем желании Павлову, тот смеялся надо мной и обещал мне выхлопотать в палате хорошую должность. Пошел я к председателю и высказал свое желание.
- А отчего вам здесь не живется?
- Надоело, учиться хочется.
- Вот глупости. Живите-ка, батюшка, здесь, а нечего глупости говорить… Ну, как вы там будете жить?
- Ведь живут же люди.
- А, вам советником хочется приехать сюда!
Он засмеялся и послал меня в палату. На председателя нечего было надеяться. Хотел я подать прошение о переводе в какое-нибудь министерство, но нашел это нелепостью. Пришлось служить в палате. И я решил, что, лишь только у меня будет сто рублей, непременно уеду в Петербург, а для этого и в отставку выйду.
Перед отъездом председателя чиновники собрались после обеда в библиотеку. Собралось их человек сто. Чиновники собирались только потому, что им приказывали собираться, и смешно было видеть эту огромную толпу разноманерных характеров в разнокалиберных костюмах. Все они как будто удивлялись и радовались, что собрались сюда, в одну массу, не для занятий, а для чего-то важного, и никто не сознавал здесь того, что и от него требуется частичка голоса, частичка знания. Каждый говорил, что хотел: один говорил о начальнике, другой смеялся над товарищем и проч. Вон какой-то служащий вытаскивает бумажку, на которой написано кем-то: 'Смири, смири, смири, владычице', - и говорит: смотрите, что Крюков написал! Его окружают человек десять служащих и подзывают Крюкова, смеются над ним, что он перед началом занятий всегда пишет эти слова, чтобы не обращать внимание на насмешки и больше сработать… Вон чиновники контрольного отделения состязаются с чиновниками отделения казначейства: вы что? - 'А вы дрянь!' - 'Вы взяточники, и советник ваш плут!' - 'И вы хороши. Наш советник золото, славный человек'. - 'Чего вы толкуете! наш ревизский умнее ваших, и мы все умнее вас'. - 'Вот уж!' - и т. п. Все кричат, каждый стоит за свое отделение, готов драться, и каждый хочет высказать свои способности, свой ум, но не может: его перекрикивают. Хаос необъяснимый, и никто этим не обижается, только один сторож стоит в дверях и ухмыляется. Так вот и кажется, что ему хочется сказать: эк, их! всех бы связать на одно лыко да в воду спустить, а то, как люди, кричат о чем-то; сорят только погаными папиросками…
Но вот вошел в прихожую председатель с Павловым; сторож бросился к нему снимать шубу, в комнате вмиг все смолкло; писцы и помощники стали застегивать пуговицы у сюртуков, многие высморкались и стали к стене. Председатель вошел в комнату в вицмундире, на котором красовались четыре ордена. Он поклонился и расшаркался. Ему поклонились все, многие чувствовали неловкость.
- Садитесь, господа, без церемонии.
Советники, столоначальники, бухгалтеры и контролеры сели за огромный стол; писцы не двигались от стены.
- А вы?
Многие замялись, придвинулись ближе к стене, и никто ничего не сказал. Председатель и Павлов стояли у конца стола. Председатель взял сверток от Павлова и начал речь:
- Господа!.. Я вас собрал сюда для того, чтобы… как вам сказать… для того, чтобы заявить вам мою искреннюю, задушевную благодарность в том благом деле, какое я, при помощи вашей, мог осуществить… Правда, мне много стоило труда пробудить вас от рутинного состояния, но я все-таки сделал вам кое-что…
Он остановился. Все смотрели на него, как на что-то особенное; многие ничего не понимали, человека два-три улыбнулись.
- Тут не над чем смеяться… Я надеюсь, вы останетесь мне много благодарны… Теперь, уезжая в Петербург, я хочу выхлопотать для вас много полезного, и если бог поможет мне, вы будете счастливы. Вот я хочу выхлопотать вам прибавку жалованья, хочу основать сберегательную кассу на социальных началах… Что вы скажете на это?.. Господа!..
Советники пошевелились, посмотрели друг на друга, столоначальники и прочие посмотрели на советников, писцы - кто в окна, кто на советников, - и никто ничего не сказал.
- Я вас спрашиваю, господа!
- Это, должно быть, хорошо, только тово… - сказал старший советник.
- Итак, я еду в Петербург и надеюсь много для вас выхлопотать. Но мне бы не хотелось служить… здесь; хоть и жаль, да делать нечего… А может быть, я приеду назад… Прощайте!
Он поклонился и пошел назад. Кто-то сказал ему вслед: покорно благодарю. Павлов обиделся за собрание и сказал:
- Что же вы, господа, не поблагодарили его?
- За что?
- Как за что? А библиотека разве худое дело?
- Тебе она хороша - ты библиотекарь, да еще с ним едешь, ну, и благодари, - сказал один бухгалтер. А другой бухгалтер еще лучше выразился:
- А я думал, что он водкой нас угостит перед отъездом; а то, вишь ты, проститься захотел! Невидаль какая…
Над этим все рассмеялись громко, и все, недовольные чем-то, разошлись по домам, говоря, что председателю кто-то сочинил речь, да и тут-то он не умел ее хорошенько сказать. Только потревожил их напрасно, а то спали бы себе славно…
Когда председатель уехал с Павловым, я чувствовал в палате какую-то пустоту, чего-то недоставало в палате. А недоставало двух людей: председателя, который кричал и мучил служащих, и Павлова, который развлекал служащих своими разговорами. Мне стало досадно, что они уехали, а я должен киснуть в этом городе.
После отъезда председателя палата словно повернулась вверх дном. С первого разу бросился в глаза беспорядок, а потом для служащих настал какой-то праздник; один только секретарь по-прежнему работал как вол, чуть не за всех советников. Одним словом, безначалие началось страшное: каждый советник делал, что хотел, и не слушал другого; дела стали запутаться, чиновники начали пьянствовать; хотели окончательно закрыть библиотеку.
Так продолжалось два месяца, и о председателе все забыли; даже секретарь, который, как ни старался вразумить советников, что надо делать, - махнул на все рукой и стал меньше заниматься. Работы в канцелярии было много, и так как я исправлял должность протоколиста и хранил ключи от шкафа с делами канцелярии, то секретарь часто посылал за мной.
Раз у меня после обеда были гости, и я сам был выпивши. Прибегает сторож и говорит: секретарь зовет сию минуту, с ним неловко что-то… Прихожу я в присутствие. Секретарь сидит бледный, дела разбросаны по полу. Я думаю: не сходить ли за доктором?
- Батюшка, Петр Иваныч, помоги - пропали…
- Что так?
- Ах, беда-беда!..
И секретарь закрыл лицо руками.
- Да что такое?
- Ревизор ведь едет, завтра… ночью будет… - И он вытаращил на меня глаза. Меня покоробило, но в голове блеснула мысль: я в Петербург буду проситься…
- Вот я письмо от председателя получил… Накликал на нас беду!.. Пишет: уж ревизор уехал… Ах, оказия!..
- Так что же? У нас все хорошо, разве что в других отделениях…
Это его успокоило, но не совсем.
- Ох, не говорите! Что у нас хорошего-то? Ах, пропал я! Где Кириллов?
- Он на заводе.
- Ах, как бы за ним сходить?
- Да сегодня воскресенье: он, я думаю, в лесу, а идти-то четыре версты.
Он никогда не заглядывал в шкаф. А в шкафу дела лежали как попало, и их мог найти только я один.
