полдня, время от времени целовались. Платформа была совсем пуста, только на соседней скамейке дремал низкорослый паренек.
Она была в белом сарафане, он — в белой сорочке и белых брюках.
— Мы с тобой одного цвета, — сказала она.
— И одной крови, — добавил он, целуя ее в голое солнечное плечо.
— Слушай, не заводи меня, — сказала она. — Будь человеком.
Он еле слышно пробормотал:
— Скорей бы уж добраться до крыши.
— Никто, кроме нас, не едет в Москву, — вздохнула она. — Даже обидно.
— Еще бы. Ехать в такое пекло! Нет дураков.
— Так мы дураки?
— У нас проблемы жизнеустройства. Тут уж ничего не поделаешь.
— Лобзаешь меня, а парень смотрит.
— Пусть смотрит. Он молодой — поймет. Все-таки мы молодожены.
— Какие уж мы молодожены, — сказала она. — Сегодня у нас десятый день законного брака.
— А в самом деле — десятый день! Не молодожены, а ветераны. Ветераны семейного фронта.
Она кивнула:
— Страшно подумать. Рукой подать до серебряной свадьбы. Ну вот, ты опять меня заводишь.
— Я нехороший. Разве я спорю?
— Два дня шокировал мою мать, теперь — ни в чем не повинного юношу. Она еще радовалась, бедняжка, — зять у нее из хорошей семьи.
— По-моему, за эти два дня я ее покорил окончательно.
— Само собой, покорил, покорил… Ну потерпи, раз уж ты ветеран… Совсем как я — терпеть не умеешь…
— Так не умеешь?
— Ох, кажется — нет. Но мне простительно… Наша соседка знаешь как о себе говорит: я женщина сырая, подверженная… А ты мужчина и покоритель. Мужчина рожден, чтобы терпеть.
— Чисто славянская философия. Где эта чертова электричка?
Парень на соседней скамье медленно потянулся и поднялся. Когда он встал, то оказался совсем коротышкой — похож на подростка. Только лицо было взрослым, опытным. Одной рукой он держал сигарету, другую словно стерег в кармане.
— Здравствуйте. — Он подошел к скамейке, где обнимались молодожены. — Хотел сказать, и я — ветеран.
— Хорошее дело, — одобрил муж.
— Я — ветеран горячих точек, — сказал паренек и сладко зевнул. — Ждем электричку? Уже идет.
Все яростней, все неудержимей, все ближе стала греметь земля. И вдруг из-за поворота, выгнувшись и сразу же распрямившись, явилось зеленое долгое тело поезда.
— Ну наконец. Дождались экспресса! — воскликнула молодая жена.
— А он не ваш, — сказал паренек.
Он что-то добавил, но стук и грохот уже поглотили слова и звуки.
Поезд замер. Он был почти пустым. Ветеран прошел в головной вагон, сел у окна, против движения, с интересом разглядывая платформу. Электричка вздрогнула, задышала и через силу сдвинулась с места, быстро наращивая скорость.
Молодожены остались сидеть на той же скамье, рука в руке. С каждой секундой все меньше и меньше становились две белых фигурки, вот они уже почти не видны, неразличимы — два белых пятнышка, каждое с дырочкой в груди.
Когда он услышал, что внук убит, он точно разом окостенел, вмерз в лед, как первобытное чудище.
Внук приезжал к нему погостить — встретил ее, влюбился с лету, до немоты, до невменяемости.
— Вот оно и пересеклось, — беззвучно выдохнул Владимир Сергеевич.
Всю ночь он сидел не шевелясь, силясь найти главный ответ. К утру уже отчетливо знал: судьба наконец встретилась с жизнью и жизнь его изошла, закончилась.
