— Доктор, никакой стимуляции!
Харшоу обернулся к Джилл.
— Что?
— Простите, сэр, я всего лишь сестра, но это особый случай. Я знаю, что нужно делать.
— Гм… сорок лет назад я обнаружил, что я не Господь Бог, десять лет спустя понял, что даже не Эскулап. Что же нужно делать?
— Нужно попробовать его разбудить. Иначе, что бы вы ни делали, он будет уходить все глубже и глубже.
— Вперед! Только не топором. А потом попробуем мои методы.
— Хорошо, сэр, — Джилл опустилась на колени и принялась разгибать конечности Смита.
Ей это удалось; брови Харшоу поползли вверх. Джилл положила голову Смита себе на колени и нежно позвала:
— Проснись! Это я, твой брат по воде.
Его грудь медленно поднялась. Смит глубоко вздохнул и открыл глаза. Увидел Джилл и улыбнулся детской улыбкой. Потом посмотрел вокруг, и улыбка погасла.
— Не волнуйся, — успокоила его Джилл, — это друзья.
— Друзья?
— Да. Все они твои друзья. Не волнуйся и не уходи больше. Все хорошо.
Смит лежал, глядя на мир широко открытыми глазами и был доволен, как кот у камина.
Через полчаса и его, и Джилл отправили в постель. Прежде чем подействовала таблетка, которую дал Харшоу, Джилл рассказала ему в чем дело.
Харшоу осмотрел машину, в которой приехала Джилл. Автомобиль был взят напрокат на станции в Ридинге.
— Ларри, ты пустил ток по ограде?
— Нет, босс.
— Пусти. Сотри с этой колымаги все отпечатки пальцев и отгони ее, когда стемнеет, на другую сторону Ридинга, скажем, в Ланкастер, и оставь в кювете. Потом езжай в Филадельфию, оттуда в Скрэнтон, а оттуда можно и домой.
— Будет сделано, Джубал. Скажите, он действительно Человек с Марса?
— К сожалению, да. Поэтому если тебя поймают в этой вагонетке, будут допрашивать с большим пристрастием.
— То есть, лучше ограбить банк, чем связываться с ним?
— Вот именно.
— Босс, вы не будете возражать, если я останусь ночевать в Филли?
— Как хочешь. Я только не понимаю, что можно ночью делать в Филадельфии? — Харшоу отвернулся. — Ближняя!
Джилл проспала до обеда и проснулась в отличном самочувствии. Она вдохнула запах жареного мяса, и подумала, что доктор дал ей не успокаивающее, а снотворное. Пока она спала, кто-то унес рваную, грязную одежду и повесил на стул вечернее платье. Платье оказалось Джилл впору, и она решила, что оно, должно быть, принадлежит Мириам. Джилл умылась, накрасила губы, причесалась и спустилась в гостиную, чувствуя себя совсем другим человеком, чем вчера.
Доркас, свернувшись в кресле калачиком, вязала кружево; она кивнула Джилл, как члену семьи, и вновь углубилась в работу. Харшоу смешивал что-то в матовом графине.
— Выпьешь? — спросил он.
— Да, спасибо.
Харшоу до краев наполнил большие стаканы, подал один из них Джилл.
— Что это? — спросила она.
— Мое фирменное блюдо. Треть водки, треть соляной кислоты, треть тормозной жидкости, две щепотки соли и прошлогодняя муха.
— Выпейте лучше виски с содовой, — посоветовала Доркас.
— Занимайся своим делом, — отверг ее совет Харшоу. — Соляная кислота способствует пищеварению, муха — это белки.
Он поднял стакан и торжественно произнес:
— За наши благородные души! Нас осталось так мало! — и опрокинул стакан в рот.
Джилл сделала глоток, потом еще один. Какое бы это ни было зелье — это как раз то, что ей требовалось. По телу разлилось тепло. Она выпила половину. Харшоу долил доверху.
— Видела своего приятеля?
— Нет, я не знаю, где он.
— Я к нему только что заглядывал. Спит, как младенец. Его надо назвать Лазарем — так охотно воскрес… Он станет с нами обедать?
— Не знаю, доктор.
— Ладно, проснется — спрошу. Не захочет сидеть с нами — принесем ему персональный обед. У нас здесь остров свободы, дорогая. Каждый поступает как хочет… а если он поступает не так, как хочу я, я его выгоняю к чертям собачьим. Кстати, я не люблю, когда меня называют доктором.
— Но, сэр!
— Мне не нужен этот титул. Вот если бы меня назвали доктором народного танца или рыбалки — другое дело! А официальные звания — все равно, что разбавленное виски, которого я в рот не беру. Называй меня просто Джубал.
— Хорошо, но медицинская степень много значит.
— Будет значить, когда для нее придумают другое слово, чтобы люди не путали врача со спортивным судьей. Девочка, какие у тебя отношения с этим парнем?
— Я рассказывала вам, док… Джубал.
— Ты мне рассказала, что произошло, но не рассказала, почему. Я видел, как ты с ним разговаривала. Ты в него влюблена?
— Вот еще! Чепуха какая!
— Вовсе нет. Ты женщина, он мужчина — превосходное сочетание.
— Но… Нет, Джубал, дело не в этом. Я… в общем, он был пленником, и я подумала, вернее, Бен подумал, что он в опасности. Мы хотели, чтобы он вступил в свои права.
— Милая моя, я не верю в бескорыстные поступки. Насколько я могу судить по твоему внешнему виду, железы внутренней секреции у тебя работают нормально. Стало быть, дело в Бене или в этом парне. Тебе следует уяснить для себя, что же тобой движет и, исходя из этого, решить, что делать дальше. В свою очередь, я хотел бы знать, чего ты хочешь от меня.
Джилл было трудно ответить на этот вопрос. С тех пор как она перешла свой Рубикон, она думала только о том, как бы уйти от преследования. Ясных планов она не имела.
— Не знаю.
— Так я и предполагал. Я предположил также, что ты хочешь сохранить за собой место работы и диплом. Исходя из этого, я послал твоему шефу телеграмму из Монреаля, где сообщил, что тебя вызвали к серьезно больному родственнику. Я верно поступил?
Джилл почувствовала внезапное облегчение. В последнее время она не думала о своей судьбе, но в глубине ее сознания затаилась горькая мысль о том, что она бесповоротно испортила себе карьеру. И вот…
— Большое спасибо, Джубал. Я еще не успела прогулять дежурство. По графику у меня сегодня выходной.
— Отлично. Что ты будешь делать дальше?
— Я еще не думала… Пожалуй, нужно связаться с банком и взять немного денег, — она остановилась, пытаясь вспомнить, сколько за ней числится. Сбережения Джилл были невелики, и она все время забывала, сколько у нее денег.
Харшоу не дал ей возможности вспомнить.
— Как только ты позвонишь в банк, у тебя из ушей посыплются полицейские. Я тебе советую
