— Я видел — вытянув носки, колени прямые, стопы вместе.
— Неправильно? — огорченно спросил Смит.
— Для первого раза очень даже правильно. А вспомнил, как это делает Доркас?
Смит подумал.
— Вода принимает Доркас, любит его.
— Не его, а ее. Доркас — она.
— Ее, — поправился Смит. — Разве я говорю неправильно? Я читал в словаре Уэбстера (третье издание, Спрингфилд, Массачусетс), что мужской род включает женский. Словарь приводит пример из Закона о контрактах (пятое издание, Чикаго, Иллинойс, 1978, с. 1012). Там сказано…
— Постой, постой, — прервал Харшоу, — мужской род действительно включает женский, но только в том случае, когда ты говоришь вообще. Если говоришь о конкретной женщине, ты должен говорить «она», «ей», «ее».
— Я запомню.
— Ты бы лучше заставил Доркас на деле доказать ее женский род, — Харшоу подумал. — Джилл, парень спит с тобой? Или с кем-нибудь из вас?
— По-моему, он вообще не спит.
— Ты не ответила на мой вопрос.
— Отвечаю: он не спит со мной.
— Я спросил не из праздного любопытства, а из чисто научного интереса. Майк, чему ты еще научился?
— Я нашел два способа завязывать шнурки. Один хорош для того, чтобы лежать. Другой — для того, чтобы ходить. Я выучил спряжения…
— Что еще?
— Вчера я учился ездить на тракторе, — восторженно улыбнулся Майкл. — Так здорово!
Джубал выразительно взглянул на Джилл.
— Когда это происходило?
— Вчера, когда ты спал, Джубал. Все было хорошо: Дюк не дал ему упасть.
— Понятно, что не дал… Майк, ты читал что-нибудь?
— Да, Джубал.
— Что?
— Я прочел, — доложил Майк, — еще три тома Энциклопедии: Maryb-Mushe, Mushr-Ozon и P-Planti. Ты не велел мне читать Энциклопедию помногу, поэтому на Planti я остановился. Потом я прочел «Трагедию Ромео и Джульетты» Уильяма Шекспира. Потом «Мемуары Джакомо Казановы» в переводе Фрэнсиса Уэлдмена. Потом я вникал в прочитанное. В это время Джилл позвала меня завтракать.
— Ты что-нибудь понял?
— Не знаю, Джубал, — в голосе Смита была тревога.
— Что тебе неясно?
— Я не смог охватить всей полноты того, что прочитал. Читая у Уильяма Шекспира о смерти Ромео, я почувствовал, что полон счастья. А после я прочел, что Ромео дематериализовался слишком рано, по крайней мере, мне так показалось. Почему так?
— Потому что он сопливый идиот.
— Прошу прощения?
— Я сам не знаю, Майк.
Смит подумал, пробормотал что-то по-марсиански, а по-человечески сказал:
— Я только яйцо.
— Что? Мне кажется, ты меня о чем-то просишь, Майк. Чего ты хочешь?
Смит колебался, потом выпалил:
— Брат мой Джубал, пожалуйста, спроси Ромео, почему он дематериализовался. Я не могу с ним говорить, я только яйцо. А ты можешь — спроси, и после объяснишь мне.
Майк, по-видимому, считал, что Ромео существовал на самом деле, и сейчас просил его, Джубала, вызвать дух Ромео и потребовать у него отчета в поступках плоти. Как объяснить Майку, что Монтекки и Капулетти не существовали в материальном мире? Он не оперировал понятиями, опираясь на которые, можно было бы объяснить Человеку с Марса, что такое художественная литература. Джубал распалялся; Джилл испугалась, что Майк сейчас свернется в клубок и окоченеет.
Майк действительно был близок к этому, но изо всех сил держался; он дал себе слово не прибегать к этому средству в присутствии друзей, видя, что причиняет этим беспокойство всем, кроме доктора Нельсона. Майк замедлил сердце, успокоил чувства, улыбнулся и сказал:
— Я подожду, пока понимание придет само.
— Хорошо, — согласился Джубал. — А в следующий раз, когда соберешься читать, спроси у меня или у Джилл — у кого угодно — художественная это литература или нет. Тебе, пожалуй, не стоит ее читать.
— Я буду спрашивать, Джубал.
Майк решил, что обязательно доложит Старшим Братьям, что такое художественная литература, когда сам это поймет… Тут он поймал себя на том, что сомневается, что они поймут. Предположение о том, что существуют вещи, столь же непонятные для Старших Братьев, как и для него самого, было даже более революционным, чем само понятие художественной литературы, и Майк решил подумать об этом в другой раз, в спокойной обстановке.
— …Я позвал тебя не для того, — говорил тем временем брат Джубал, — чтобы рассуждать о литературе. Майк, вспомни, пожалуйста, тот день, когда Джилл забрала тебя из больницы.
— Из больницы? — повторил Майк.
— Мне кажется, Джубал, — вмешалась Джилл, — что Майк не знает, что он был именно в больнице. Давайте я попробую…
— Вперед!
— Майк, помнишь, как ты жил в комнате один, пока я тебя не одела и не увела?
— Помню, Джилл.
— Потом мы поехали в другое место, я тебя раздела и велела принять ванну.
— Да, это было такое счастье! — Смит улыбнулся воспоминанию.
— Потом я тебя вытерла, и тут пришли двое.
Улыбка погасла. Смит задрожал и стал уходить в себя.
— Майк! Остановись! — приказала Джилл. — Не смей уходить!
Майк взял себя в руки.
— Да, Джилл.
— Слушай, Майк. Вспомни, что тогда происходило, только не волнуйся. Пришли двое мужчин, один потащил тебя в гостиную.
— Туда, где растет трава, — подтвердил Майк.
— Правильно, там на полу растет трава. Я хотела помешать ему, он меня ударил. Потом он пропал. Помнишь?
— Ты не сердишься на меня за это?
— Что ты! Нет, конечно. Один пропал, второй навел на меня пистолет и тоже пропал. Я испугалась, а не рассердилась.
— И сейчас не сердишься?
— Майк, милый, я никогда на тебя не сердилась. Мы с Джубалом просто хотим понять, что произошло. Те двое пришли, что-то сделали и пропали. Почему? Что ты сделал, скажи.
— Я скажу. Тот человек — большой — ударил тебя, и я испугался. Я, — тут он перешел на марсианский. — Я не знаю слов.
— Хотя бы приблизительно объясни, — попросил Джубал.
— Я постараюсь, Джубал. Передо мной есть что-то. Это плохая вещь, ее не должно быть. И я, — он опять запнулся. — Это просто, гораздо проще, чем завязывать шнурки. Но слов нет. Извините, пожалуйста. — Он помолчал.
— Может быть, слова есть в Plant-Raym или в Rayn-Sarr, или в Sars-Sorc. Я прочту их сегодня, а завтра
