Пилад
СУТЯГИ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Когда я прочел комедию Аристофана «Осы», мне еще не приходило в голову, что с их помощью мной будут написаны «Сутяги». Правда, «Осы» меня весьма позабавили, и я нашел в них множество веселых шуток, которые мне захотелось передать нашей публике. Я решил сделать это через посредство итальянских актеров, в чьих устах смешное наиболее уместно. Судья, выпрыгивающий из окна, преступник-пес и слезы его детей — мотивы, которые казались мне достойными серьезности Скарамуша.
Отъезд этого актера помешал исполнению моего замысла, и тогда кое у кого из моих друзей[132] родилась мысль, что неплохо бы представить в нашем театре пиесу в духе Аристофана. Я не сразу сдался на их уговоры, ссылаясь на то, что, хотя и я нахожу этого автора очень остроумным, мои личные вкусы не позволили бы мне именно его взять за образец, если бы я принялся писать комедию, и что я куда охотнее стал бы подражать сдержанности Менандра и Теренция, нежели вольной манере Аристофана и Плавта. Мне отвечали, что от меня вовсе и не требуют комедии, а просто хотят проверить, хорошо ли будут звучать на нашем языке острые словечки Аристофана.
Так мои друзья, то подбадривая меня, то помогая мне советами, заставили меня приняться за работу над пиесой, которая в скором времени и была завершена.
Большинство людей нисколько не задумывается ни о целях автора, ни о смысле его труда. К моему шутливому сочинению подошли так, словно это была трагедия. И даже те, кто забавлялся больше всех, боялись смеяться не по правилам и порицали меня за то, что я недостаточно серьезно обдумал способы рассмешить их. Другие решили, что им пристало скучать на моей комедии и что судопроизводство не может служить предметом развлечения для придворных.
Вскоре пиеса была сыграна в Версале. Там зрители не стеснялись веселиться вовсю, и те, кто считал для себя неприличным смеяться на ее представлениях в Париже, в Версале были вынуждены смеяться, чтобы соблюсти приличия.
Они согрешили бы против истины, если бы упрекнули меня в том, что я утомил их слух судебными кляузами. Язык ябеды чужд мне более чем кому бы то ни было, и я заимствовал из него лишь несколько варварских словечек, усвоенных мною во время одного процесса,[133] в котором ни я сам, ни мои судьи так и не смогли толком разобраться. Если я чего-нибудь и опасаюсь, то лишь одного: как бы серьезные люди не сочли озорством изображение суда над собакой и чудачеств судьи. Но в конце концов я перевожу Аристофана, а ведь он имел дело с довольно требовательной публикой: афиняне-то уж хорошо знали, что такое аттическая соль, и когда что-нибудь вызывало их смех, то это, конечно, не были просто глупые шутки.
Я придерживаюсь того мнения, что Аристофан поступал правильно, выходя в своих пиесах за пределы правдоподобия. Надо полагать, что судьи Ареопага[134] были бы недовольны, если бы он списал прямо с натуры их алчность, увертки их писцов и хвастливую болтовню адвокатов. Было уместно несколько сгустить краски в изображении действующих лиц, чтобы судьям было труднее себя узнать. Публика умела разглядеть истинное сквозь смешное, и я уверен, что лучше предоставить свободу безудержному красноречию двух ораторов в деле по обвинению собаки, чем посадить на скамью подсудимых настоящего преступника и занимать зрителей судьбой человека.
Во всяком случае, могу заметить, что, как оказалось, наш век — не более хмурого нрава, чем век Аристофана, и если целью моей комедии было посмешить людей, то никогда еще комедия лучше не достигала цели.
Я отнюдь не жду для себя больших похвал за то, что довольно долго веселил публику, но вменяю себе в некоторую заслугу, что мне удалось сделать это, нимало не прибегая к грязным намекам и недостойному зубоскальству, которыми теперь без стеснения пользуется большинство наших писателей, заставивших театр вновь опуститься до той пошлости, откуда его извлекли более щепетильные авторы.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Действие происходит в одном из городов нижней Нормандии.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Пти Жан
