теперь ограничено. К нему подошел Фельдман.
— Как вы себя чувствуете, профессор?
— Хорошо, — ответил Майер, тщательно выговаривая слова. — Немного смущен, пожалуй…
— Но вы не жалеете? — спросил Фельдман.
— Еще не знаю, — сказал Майер, — в принципе я был против этого, как вы знаете. Незаменимых людей нет.
— А вы? Я был на ваших лекциях. Не буду притворяться и утверждать, что понимал хотя бы десятую часть того, что вы говорили. Математическая символика не для меня, но эти факты объединения…
— Пожалуйста, — остановил его Майер.
— Нет, позвольте мне сказать, сэр. Вы продолжили работу Эйнштейна и других. Никто больше не может ее закончить. Никто! Вам нужно еще несколько лет, в любой оболочке, которую современная наука может вам дать. Я только жалею, что нам не удалось найти более подходящее вместилище для вашего интеллекта. Человеческие формы были для нас недоступны, и вот пришлось…
— Это не имеет значения, — сказал Майер, — главное, сохранить интеллект, мозг. Но у меня еще кружится голова.
— Я помню вашу последнюю лекцию в Гарварде, — продолжал Фельдман, сжимая руки. — Вы были так стары, сэр! Мне хотелось плакать. Это усталое дряхлое тело…
— Не хотите ли чего-нибудь выпить? — Кэссиди держал в руке бокал.
— Боюсь, что мое новое лицо непригодно для этой посуды, — усмехнулся Майер, — уж лучше миска.
— Правильно, — произнес Кэссиди, — мы принесем миску. О, боже!
— Извините нас, сэр, — вмешался Фельдман, — напряжение, которое мы испытали, было ужасным. Мы не выходили из этой комнаты целую неделю и почти не спали, временами у нас почти не было надежды, сэр…
— Вот ваша миска! — крикнул Лупович. — Что будете пить, сэр? Виски? Джин?
— Просто воду, пожалуйста, — ответил Майер. — Как вы думаете, я могу встать?
— Только не волнуйтесь, — Лупович осторожно снял его со стола и поставил на пол. Майер неуклюже закачался на своих четырех ногах.
— Браво! — закричали вокруг.
— Мне кажется, я смогу начать работать завтра, — сказал Майер. — Следует изобрести какой-нибудь механизм, чтобы я смог писать. Думаю, это будет несложно. Конечно, возникнут и другие трудности. Все же в голове у меня не все еще прояснилось.
— Вы, главное, не торопитесь!
— О, нет! Где здесь ванная?
Молодые люди переглянулись.
— Зачем?
— Заткнись, идиот! Вот сюда, сэр. Я помогу вам открыть дверь.
Майер последовал за одним из них, оценивая на ходу преимущества передвижения на четырех конечностях.
Когда он вернулся, в комнате шел разговор о технических подробностях операции:
— …Никогда за миллион лет!
— Я не согласен. То, что можно сказать…
— Не читай нам лекций, мальчик. Ты прекрасно знаешь, что налицо была невероятная комбинация случайных факторов. Нам просто повезло!
— Ну, нет! Некоторые из этих биоэлектрических изменений…
— Тише, он идет!
— Ему не следует слишком много ходить. Ну, как ты себя чувствуешь, малыш?
— Я вам не малыш, — отрезал профессор, — я достаточно стар, чтобы быть вашим дедушкой!
— Извините сэр! Мне кажется, вам пора спать.
— Да, — вздохнул Майер, — я еще слаб и голова все еще кружится.
Кент поднял его и положил на койку. Они окружили его, обхватив друг друга за плечи. Они улыбались, очень довольные собой.
— Что бы вы еще хотели, сэр?
— Вот ваша вода и миска, сэр!
— А здесь на столе пара сандвичей, сэр!
— Отдыхайте, сэр, — сказал Кэссиди нежно. Потом непроизвольно, совсем машинально он потрепал профессора по его продолговатой, поросшей гладкой шерстью голове.
Фельдман крикнул что-то нечленораздельное.
— Я совсем забыл, — пробормотал Кэссиди смущенно.
— Мы должны следить друг за другом. Он ведь человек, в конце концов.
— Конечно, я знаю. Должно быть, с усталости… но он так похож на собаку, что можно забыть.
— Убирайтесь отсюда, — приказал Фельдман. — Быстро!
Он вытолкал всех за дверь и вернулся к профессору Майеру.
— Что бы вам еще хотелось, сэр?
Майер попытался заговорить, но слова не шли.
— Это никогда больше не повторится, сэр. Даю вам слово. Вы ведь профессор Майер.
Он быстро накрыл одеялом содрогающееся тело профессора.
— Все будет хорошо, сэр, — успокаивающе говорил Фельдман, стараясь не смотреть на койку. — Ведь интеллект прежде всего! Ваш мозг!
— Конечно, — согласился знаменитый математик, профессор Майер, — но знаете, мне просто странно, но… не могли бы вы… потрепать меня по голове еще раз?
Мюррей Яко
ТЕСТ НА РАЗУМНОСТЬ (Пер. с англ. С.Авдеенко)
За тридцать миллионов километров до планеты Китер занялся прослушиванием радио и телевизионных программ планеты. Два дня он не смыкал глаз, затем выключил приемник и принялся за тщательное изучение своих записей, относящихся к английским идиомам и неправильным глаголам.
Двенадцать часов спустя, убедившись, что языковых трудностей у него не возникнет, он покинул рубку, вошел в свою каюту и рухнул на кровать.
Проснувшись, он подошел к шкафу и долго выбирал подходящую одежду. На голову водрузил шлем, весьма напоминающий «космические шлемы», которые он видел в нескольких телепередачах. Он никого не разочарует, удовлетворенно подумал Китер, сдувая толстый слой пыли с поверхности шлема.
Брюки и рубашку подобрать оказалось потруднее, но в конце концов он остановился на одежде военного покроя.
Затем в рубке он проверил взаимное месторасположение двух зеленых сигналов на панели, выключил основной двигатель и перешел на ручное управление. Менее чем два часа спустя, в 11.30 по средневосточному времени, он мягко и тихо приземлился неподалеку от мемориала Джефферсона в Вашингтоне, округ Колумбия.
Наблюдая через иллюминатор за происходящим снаружи, Китер был потрясен выдержкой комитета по встрече. Очевидно, уже за несколько часов до его прибытия весь город был начеку. Теперь на улицах можно было увидеть лишь солдат, осторожно продвигавшихся к ослепительно белому кораблю и его единственному обитателю.
Он открыл люк и ступил на небольшую площадку. Он стоял так на высоте добрых ста футов над газоном парка и наблюдал за тем, как на расстояние выстрела приблизился и остановился бронетранспортер. Сейчас или никогда, подумал он и поднял обе руки вверх. Он надеялся, что этот жест
