прожевал, задумался, добавил на тарелку кетчупа. — С погодой не заладилось? Или… по дому соскучилась?
Голос его предательски дрогнул. На какое-то мгновение он превратился из. респектабельного научного мужа в одинокого, всеми забытого старика.
— Не, пап, погода здесь ни при чём. — Маше вдруг стало мучительно жаль отца. Оставив недоеденный плов, она резко поднялась, принесла из прихожей сумочку и вытащила небольшой целлофановый пакет. — Вот, смотри! Это тебе привет из Лапландии.
— Так, так… — Сразу оживившись, Звягинцев положил вилку и осторожно, кончиками пальцев, извлёк замысловатое образование. Уже не серое, а угольно-чёрное; — Хм, интересно, этот ваш. привет, похоже, ничего не весит, хотя весьма плотен на ощупь. И. похоже, поглощает весь видимый спектр…
Загадочная веточка успела изменить не только цвет, но и форму, превратившись из сувенирной плетёнки в некое .подобие причудливой спирали. Теперь она была выгнута наподобие ленты Мёбиуса, только на порядок более сложно.
— Понимаешь, пап. вначале оно было совершенно аморфно и сверкало, как рождественская ёлка. — Маша, несмотря на жару, вздрогнула и почему-то перешла на шёпот:
— А потом усохло, в веточку превратилось.
И, опуская некоторые касавшиеся только их с Иваном подробности, она поведала о восхождении на Чёрную тундру. Начиная с россказней старого саама и кончая страшными котообразными людьми с их явно нехорошими намерениями. Не забыла ни о таинственной полянке, ни о недовольстве бабки Григорьевны…
— Нехорошо как-то получилось. Вначале огненный цветок у чуди подземной потырили… — Маша налила себе квасу, попробовала легкомысленно улыбнуться, но память о пережитом страхе мешала. — Потом Ваня этим типам по шеям надавал…
«Кому надавал, а кого совсем уложил…» — Иван счёл за лучшее не уточнять. На другой день он наведался к месту побоища, но не нашёл там ни мёртвых, ни живых. Ни, между прочим, каких-либо следов перетаскивания тел. Вот тогда баба Тома и посоветовала им уезжать подобру-поздорову — пока чего похуже не приключилось. И подполковник спецназа послушался, ибо знал свою бабушку. Зря пугать не будет…
Профессор, слушавший внимательно, неодобрительно хмурил кустистые брови.
— Чудь подземная? Ты, Марина, почитай-ка внимательно северные сказки. — Он встал, прошёлся от стола к окну, снова сел. — Все подземные жители крайне низкорослы. Норвежские альвы, датские эльвы, ирландские лепреконы, англосаксонские гномы… Гномы!.. А британские малютки медовары пикты? А премудрые карлики, на которых держится весь скандинавский эпос? А германские нибелунги, наконец? По всей вероятности, и наша «чудь белоглазая» должна быть малоросла. Так что, осмелюсь предположить, уважаемый Иван Степанович имел дело с кем-то покрепче…
— Согласен. Пардон… — Скудин привстал, расстегнул лёгкую рубашку, предъявляя вещественное свидетельство. — Вот такие сказки Кольского леса…
На животе у него ещё красовался могучий, словно от удара копытом, кровоподтёк. Звягинцев только покачал головой: ему-то казалось, колотить Марининого мужа было всё равно что бетонную стену. Однако научный интерес возобладал, и он повернулся к дочери:
— Ну а если сказки в сторону, то каково ваше мнение, коллега?
(Конечно, коллега. Если бы не закрутила роман, связавшись с этим звероподобным, как раз теперь бы докторскую дописывала…)
— Я бы, если выражаться в терминах теории Джозефсена, назвала это синтроподом. — Кивнув на «привет из Лапландии», Маша прищурила глаза и медленно отпила кваса. — Его визуализация с последующей материализацией ничуть не противоречит модели Уиллера. Особенно если принять во внимание концепцию Эйнштейне-Розеновских туннелей искривлённого пространства…
— Ага! И превосходным образом сочетается с идеями Теияра де Шардена о психическом гиперуниверсуме. — Окончательно забыв о хлебе насущном, Звягинцев поднес к глазам загадочное образование, и на губах его заиграла восторженная улыбка. — И обрати внимание, Марина, оно материализовалось в виде спирали, что навряд ли случайно. Весь космос, все мироздание состоит из спиралей. От галактик до вакуумно-квантовых вихрей. Видимо, это элемент кода… единого кода единого мира, заложенный природой-матерью в фундамент всего живого и неживого… Тут тебе и знаменитая двойная спираль Уотсона-Крика, молекулярная модель генетического кода… А торсионные поля, которыми мы, собственно, занимаемся? — Он вдруг замолчал, осенённый неожиданной мыслью. Рывком поднялся и едва ли не бегом устремился к себе, коротко бросив на ходу:
— Маша, наливай чаю, там рулет в холодильнике. Вишнёвый…
— «Не женитесь на курсистках, они толсты, как сосиски», — вздохнул Скудин, когда умчавшийся по коридору профессор более не мог его слышать. — Кто такой хоть этот ваш Джозефсен? Иностранный шпион? Может, я с ним пиво где-нибудь пил?..
В его голосе звучала тоска. Перед Машей можно было не притворяться. Угодив на работу в НИИ, он изо всех сил старался соответствовать, но получалось далеко не всегда. Образования не хватало. Ох, джунгли!.. Насколько там иной раз было проще…
— Брайен Джозефсен — нобелевский лауреат. — Маша поднялась, включила электрочайник, стала потрошить вишнёвый рулет и с торжеством продемонстрировала Скудину срез:
— Ага! Кстати-то о спиралях… Так вот, Джозефсен создал теорию о возможности существования параллельных миров. Кино смотрел небось?.. Где эти самые туда-сюда прыгают?
Скудин кивнул.
— Как ты понимаешь, — продолжала она, — в действительности всё сложней. Параллельные миры не то чтобы соприкасаются с нашим… Джозефсен пишет, мы их не воспринимаем, так как наше сознание сковано бременем догм и формальной логики. Тем не менее, структуры высших измерений в наш универсум всё-таки иногда проникают. Он их называет «синтроподами», или тенями многомерных структур. Понимаешь?.. Время мыслится как особого рода квазиматериальная сущность…
Не зря говорят, будто один из признаков настоящего учёного — это способность объяснить, чем он
