занимается, последней уборщице на примере водосточной трубы. Если это верно, то Маша, без сомнения, была настоящим учёным. Умела растолковать мужу-спецназовцу так, что он хоть и на пределе, «в осях», но всё-таки понимал. Скудин снова кивнул.
— …Как связующий материал, соединяющий воедино всё сущее. Тем самым оно не внесущностно, оно есть сама жизнь. Можно даже утверждать, что нет вообще ничего, кроме времени. Еще Эйнштейн говорил, что деление на прошлое, настоящее и будущее есть не что иное, как иллюзия. Хотя достаточно устойчивая…
— «И много преуспел в изучении Дзынь», — процитировал Скудин писателя Успенского. Маша свободно витала в мирах, где он был так же беспомощен, как сама она — в дремучем Кольском лесу. Тут не только приключения богатыря Жихаря можно припомнить…
— …Короче, мой дорогой, вся наша так называемая эволюция — просто историческая парадигма. Идея, порождённая убогим трёхмерным мышлением при линейном одномерном понимании времени. Академический нон — . сене! Вероятно, существуют универсумы, движущиеся в обратном направлении. А уж более растянутые или сжатые во временном отношении, чем наш, — наверняка! — За такие пассажи, — проговорил Иван задумчиво, — тебя в средние века знаешь бы что?..
— Ну и совершенно не обязательно, — фыркнула Маша, уютно устраиваясь подле него на диване. Были всё-таки вселенные, равно понятные им обоим. — Иногда, говорят, приходил добрый молодец и спасал красную девицу… Вырывал из лап инквизиции…
Кнопик, учуяв десерт, рысью заявился в кухню, мастерски сделал стойку и заскулил, жалобно тряся бородой. Сладкое он готов был жрать без меры, с волчьим аппетитом, совершенно не заботясь о фигуре. Пока барбос блаженствовал над кусочком рулета, а Маша ораторствовала, Иван одолел чашку чаю и задумчиво закурил. Слово «синтропод» вызывало у него какие-то ассоциации из мира животных. Он бы так обозвал не Машину закорючку, а скорее уж тех… котоподобных. Со зрачками и сплюснутыми ушами…
— Итак, Ванечка, всё во власти хронального, колеблющегося с крайне высокой частотой поля… — Маша наконец выдохлась и тоже занялась чаем. Тем временем послышались торопливые шаги, и на кухне появился Звягинцев. В руке у него был альбом с таинственными изображениями пустыни Наска:
— Марина, ты только посмотри! — С торжествующим видом он указал на гигантскую обезьяну, нарисованную тысячелетия назад, рядом выложил на глянцевый лист «привет из Лапландии». — Идентичность стопроцентная, хоть на компьютере проверяй. Вот хвост мартышки, вот твой… синтропод. Обе спирали, без сомнения, образованы парными потоками временной энергии, направленными противоположно. То есть древние прекрасно знали о динамическом хрональном равновесии и символически запечатлели это на рисунке. А твой образец, Марина, — что материальное подтверждение их гениальной догадки. Истоки которой, несомненно, в сокровищнице земной протоцивилизации… — Он сдёрнул с носа очки. — Всё возвращается на круги своя!..
— Субатомная голографическая концепция поля, — подсказала Маша.
— Вот именно. Когда ещё Анаксимандр рассуждал об алейроне? А Пифагор с его утверждением о двойственности мира?.. Пожалуйста: антивещество, работы англичанина Уотсона…
— Сдаётся мне, папа… — Маша отставила в сторону блюдечко и наклонилась вперёд, став похожей на пантеру перед прыжком. — А не слабо нам теперь выделить квант хрональной праматерии, а?.. Той самой «временной субстанции» алхимиков… Даёшь?!!
Глаза её засверкали. Скудин вспомнил, как она обнимала его на полянке.
— Ну конечно, умница, ну конечно! — Звягинцев снова вскочил, возбуждённо закружился по кухне. Так он расхаживал по лаборатории во время важного эксперимента. — Мы развернём эту спираль! Да тут, пожалуй, вся современная концепция вакуума на попа встанет!..
…Вот так у нас в России происходят перевороты в науке. На кухне за чаем…
Два месяца спустя подполковника Скудина вызвали в Москву. Маша самолично отвезла его в аэропорт на «девятке», покинувшей ради такого случая крытый зелёным рубероидом гараж возле помойки. Небо было хмурое и сочилось дождём, но никаких метеорологических кризисов не ожидалось, так что самолёт отбывал без задержки. Маша с Иваном подкатили, что называется, впритирку к окончанию регистрации и только успели торопливо поцеловаться возле стойки московского рейса, бесследно заглаживая лёгкую размолвку, случившуюся накануне. Скудин убежал на посадку и без каких-либо приключений добрался в столицу, чтобы сразу, пока самолёт ещё бежал по дорожке, позвонить с мобильника жене в лабораторию. Они поговорили, слегка посекретничали, посмеялись каким-то своим пустякам, ничего не значившим для посторонних…
А спустя неполные сутки по всем главным телевизионным каналам показывали один и тот же сюжет. О взрыве и грандиозном пожаре в санкт-петербургском НИИ под скромным названием «Гипертех». С неисчислимым материальным ущербом и, что самое скверное, с человеческими жертвами..
Закопчённый и смертельно усталый огнеборец, отснятый на фоне ещё сочащихся дымом руин, заявил об отсутствии радиационного и химического заражения и уверенно назвал в качестве причины возгорания самую что ни есть бытовую оплошность сотрудников. Что-то вроде вовремя не выключенного кипятильника… Однако Иван, услышавший о пожаре далеко не из выпуска новостей, ЗНАЛ. ТЕЛЕВИЗИОНЩИКИ ВРАЛИ. В интересах дела, конечно… Как всегда… На этот день у Маши в лаборатории был назначен стратегический опыт по изучению свойств пространства и времени. Что-то там такое собирались в мартышкин хвост закрутить с помощью лазеров и магнитного поля. Не то, наоборот, раскрутить…
Иван, без звука отпущенный генералом, прилетел назад в Питер через три часа после катастрофы, и его худшие опасения подтвердились. Профессор Звягинцев отыскался в больнице. С гипсом на левой ноге. А вот Маши в числе тех, кто выскочил из здания сам или был вытащен пожарными, не обнаружилось.
Лаборатория, где проводили безобидный — согласно замыслу — эксперимент, выглядела сущим Чернобылем. Тяжеленные стальные шкафы на другом конце обширного зала были раскиданы, точно обувные коробки. А трое сотрудников, хлопотавших в тот момент непосредственно возле установки, так и не были найдены. Ни среди живых, ни среди мёртвых.
Только жирные хлопья сажи гроздьями свешивались с потолка…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ОДИН ДЕНЬ ИВАНА СТЕПАНОВИЧА
Сундук мертвеца
— Ну, Господи, благослови! — Перекрестясь, Натаха сбросила полусапожки от Армани, тяжело вздохнула и, ловко наворачивая портянки, переобулась в кирзовые «прохаря» — великоватые, грязные
