Тут он мог быть спокоен. Женьшень, пресловутая «Виагра» и прочие «способствующие» в любовных успехах снадобья Андрону Кузьмичу пока ещё отнюдь не требовались. И без них был молодец хоть куда. Усмехнувшись, Собакин взял презент… и непроизвольно содрогнулся. На этикетке призывно извивалась давешняя красотка в кивере, ну точно спрыгнувшая с упаковки тех самых… с левой резьбой…
— Рахмат. — Слегка помрачнев, майор спрятал ликёр в один из необъятных карманов и снова окунулся в промозглый полумрак непогоды, якобы весенней. «Теперь — букет…»
А вот с букетом случился облом. Тем более обидный, что Андрон Кузьмич подобной пакости ожидал всего менее. Новенькая продавщица-цветочница оказалась редкостной стервой. Напрасно Собакин ей деликатно намекал сперва на санэпидстанцию, потом на налоговую полицию и в конце концов — на пожарного инспектора, всему рынку известного придирчивостью и неподкупностью. Ничто не помогло! Действительно Поганка, лучше прозвища не придумаешь. Это ж надо — разговаривает нагло, грозит (Его! Собакина!..) познакомить с прокурором по надзору. И вообще сулит если не по судам затаскать, так кляузу накатать в ГУВД уже точно… Ох, мать её за ногу. Пришлось-таки затаить злобу и ретироваться.
«Ну, сука, я тебе устрою…» Не совсем ещё ясно представляя, какой конкретно уют он устроит строптивой торговке, Собакин пересёк бывшую футбольную площадку, сплошь в жёлтых пятнах человеческой и собачьей мочи, и. вошёл в мрачное, напоминающее острог здание. Здесь, на первом этаже общежития, и находился рабочий кабинет майора — местный пост охраны правопорядка. «Я тебе устрою, сука, лютики-цветочки!» Зло бренча вытащенными из кармана ключами, Собакин приблизился к двери, и настроение у него испортилось окончательно. О, Господи, каждый Божий день одно и то же! На двери поста безопасности был мелом изображён сам Собакин в виде непотребного кривоногого двортерьера. С преувеличенными признаками пола. И, видимо, для ясности рядом значилось крупными печатными буквами: ЕДУЧИЙ МАЙОР КАБСДОХОВ.
«Ах, сволочи… давненько у вас паспортный режим никто не проверял…» Свирепея, Собакин щёлкнул тугим замком, вытер похабщину загодя намоченной губкой и принялся готовиться к службе. Разделся, подключил телефон (а хоть и не подключай его, один чёрт — аппарат хоть и звонил иногда, но в трубке ничего не было слышно), поставил на электроплитку чайник и, со вздохом опустившись в старое продавленное кресло, глянул на часы. До свидания с дамой сердца оставалась ещё целая вечность.
«…And have a nice day!»
Когда электронные часы показали семнадцать двадцать пять, из-за расположенной под ними двери в коридор послышалось ожесточённое царапанье, а потом — истошное «Мяу!!!». Альберт повернул ручку, и в комнату лохматой шаровой молнией влетел кот — большой, полосатый, тёмно-рыжий по более светлому. На линолеуме ему было не разогнаться: когти проскальзывали, кота заносило на поворотах, однако, давно привыкший, он стремительно пересёк комнату и исчез под столом профессора Звягинцева. Не то чтобы начлаб подкармливал или баловал его больше других; скорее наоборот, и к тому же под столом витал собачий запах, принесённый на хозяйских ботинках. Просто там было самое надёжное, недосягаемое ни для каких гонителей убежище, и кот знал это прекрасно.
Он вообще отличался отнюдь не средним умом. Не зря же он был не просто так себе кот, не какой- нибудь Барсик-Мурзик и даже не Чубайсик, как принято сейчас называть рыжих, а Кот Дивуар. Что, как мы с вами пони-
Маем, проливает новый свет на название одной славной африканской страны…
Причина его столь поспешного бегства выяснилась буквально через минуту. Раздалось вежливое «тук- тук», и на пороге возникли люди, которых почему-то принято ассоциировать с гулким сапожным топотом и лязгом оружия. Трое молодых людей в сером «городском» камуфляже были институтской охраной, ну а стерегли весьма режимное предприятие далеко не вохровцы с берданками. В приоткрытую дверь заглядывал самый натуральный спецназ.
Профессор Звягинцев оглянулся от окна:
— В чём дело? Не мешайте работать! Охрану здесь весьма не любили, и охрана хорошо это знала.
— Лев Поликарпович, — виновато развёл руками рослый парень с капитанскими звёздами на плечах. — Пять тридцать почти. Приказ… праздничный… чтобы после пяти тридцати — нигде никого. И всё опечатать.
Откуда взялся подобный приказ, было известно и одним и другим. Преемственность тянулась ещё с тех времён, когда в научных институтах перед праздниками все пишущие машинки — или хоть каретки от них — обязательно складывались в надёжное помещение и там запирались. Ибо что скорее всего сотворит советский человек, осчастливленный трёхдневным досугом? Правильно. Помчится в родную контору, схватит раздолбанную «Ятрань» и все трое суток будет печатать нечто антисоветское. Нынешний заместитель директора по общим вопросам, писавший приказы по институту, был всем известным сторонником демократии и реформ. Однако в основе его творчества всякий раз лежал прошлогодний приказ. А потому… И вообще, после всем известных событий…
Кот Дивуар раздражённо зашипел из-под стола, выражая общие чувства.
Длинноволосый Веня Крайчик впился взглядом в экран, оттягивая неизбежное и изо всех сил гипнотизируя машину: ну выдай ещё хоть точечку! Ну выдай!.. Остальных перспектива провести три дня в мучительной неизвестности: так что там процесс — пошёл? не пошёл?.. — привела в состояние, близкое к буйному.
— Вам, может, ленту из принтера вытащить и отдать? — ядовито осведомился Альберт.
— Вы слова такие — «Нобелевская премия» — когда-нибудь слышали? — в тон ему поинтересовалась Виринея. И бросила в мусорник изжёванную сигарету:
— А её примерно за то и дают, чем мы тут занимаемся. Ну, я понимаю, капитану Гринбергу простительно не знать, он считает, что компьютер — это такой большой электронный пасьянс… — С упомянутым капитаном у девушки были свои отношения и свои счёты. — …Но вы-то, Глеб Георгиевич, вы-то!
При этом умом она понимала — на самом деле охранники проявили очень большую воспитанность, зайдя лично предупредить. Могли бы просто перебросить в коридоре общий рубильник. Имели право. А что при этом тю-тю все результаты и выстраданная программа, которую на жёсткий диск, естественно, не «спасли», — не их проблема. О выключении ровно в пять тридцать все были предупреждены загодя.
— Почему же только пасьянс, — проворчал капитан Гринберг. Он был курчавый и черноволосый, с характерными чертами лица, у определённого круга людей вызывающими антисемитские настроения: этакое «горе в чекистской семье». — Ещё можно голых девок по «Интернету» смотреть…
Виринея вспыхнула и на секунду не нашлась, что ответить.
