Гаджи полез в карман и достал кассеты. Поискал глазами магнитофон. Включил. В кабинете зазвучали голоса, голос Вильке - сначала. Томсона - потом: 'О делах за стаканом вина, полковник'. - 'Ол райт'.
Вильке попытался взять себя в руки.
- Что дальше?
- На пленке? О! Это вам известно. Что дальше в смысле перспективы?.. Вы хотите тихо жить в доброй стране с теплым климатом?
Что-то мечтательное появилось в глазах Гаджи, и не только в глазах - в голосе.
- После войны я тоже хотел домой, Баку... У меня там мать, жена, сын... дядя Аббас. Консерватория... Думал, что скоро войне конец... Томсон объяснил, что она будет продолжаться. Так ведь, полковник?.. Я мечтал быть не солдатом музыкантом. Томсон не хочет этого... Что делать? Нельзя же не принять вызова.
- Я думал, ты глупее.
- Формально - ваша школа. Теперь вам ясно?
Гаджи вертел в руках кассеты.
- Возьмите на память о конце своей карьеры, Вильке.
Тот послушно взял.
Роли переменились.
Гаджи диктовал:
- В списке, который вы передадите, я буду значиться одним из лучших ваших агентов, лучшим потому, что мне известна агентура Веца в Баку. Я ничем не скомпрометирован дома - вы когда-то говорили мне об этом. Копии списков мне. Это тоже ясно?
- Где дубликат пленки? - спросил Вильке, хотя отлично понимал, что Гаджи не ответит.
- В получасе прогулочным шагом от особняка Кальтенбруннера.
- Понятно, - закивал Вильке. Он выглядел старым, осунувшимся.
67
Проход был неширок. По обе стороны на стеллажах стояли сотни ящиков с этикетками американских сигарет.
Ящики были сложены в 'кварталы', разделенные 'улочками' и 'переулками'.
Причудливые тени пересекали несколько ящиков. Одна из них отплясывала какой-то странный, непонятный танец.
Это была тень от гермокостюма, висящего в одном из 'переулков'.
Самые обычные предметы приобретали здесь зловещий вид. И даже акваланги, маски, ласты, всегда яркие, цветастые, были одной черной масти.
В складе без окон царили полумрак и тишина. И потому шаги неторопливо идущего человека звучали гулко, рождая повторяющееся эхо.
Человек свернул в один из 'переулков'. Разорвал наклейку на ящике. Вскрыл его. В ящике лежала рация. Он повернул выключатель. Левитан читал: 'Сегодня, 9 мая, все свободолюбивые народы земного шара торжественно отмечают славную годовщину победы над фашистской Германией, годовщину окончания Великой Отечественной войны'.
- Куда все подевались? - из-за угла выскочил здоровенный верзила, коротко стриженный, в жилете, без пиджака.
- Что вы орете? - Стоящий у приемника обернулся.
В этом человеке не сразу можно было узнать Гаджи. Он располнел, побелели виски. Только глаза, хоть и смотрящие устало, сохранили блеск.
Держался он с той непосредственностью, иногда переходящей в грубость, которая отличает американца.
- Почему не завезли сигареты? - рявкнул Гаджи.
- Мы считали...
- Жулики! Я спущу с вас шкуру за эту тысячу блоков. Чтоб все до единого были на месте... Бездельники... - с крика он перешел на строго деловой тон: Сигареты на место завтра же! Ясно?
Он пошел по главной 'улице' склада, с достоинством неся свое погрузневшее тело. Потом поднялся из подвала в просторное помещение магазина, прошел в свой кабинет. Только ковры указывали, что дело происходит на Востоке. В остальном кабинет был типичным американским бюро.
68
- Как дела, головорезы? - И Томсон здорово постарел за эти годы. Он только что вошел сквозь тяжелые металлические двери и остановился посреди класса.
За столиками перед передатчиками сидели ученики.
На доске, такой же, как в обычной школе, были выведены русские буквы и их значение в виде тире и точек.
Увидев Томсона, 'головорезы' вскочили с мест. Вытянулись. Руки по швам.
- Сегодня вы пойдете на настоящее дело! - выкрикивал Томсон. - Значит, заработаете настоящие деньги... Но надо будет работать. Работать, 'гвардия'! он ухмыльнулся. - Боб проводит вас до границы и устроит прощальный ужин. Боб, не вздумайте экономить на ужине.
- Из класса цепочкой по одному! - рявкнул Боб.
69
Гаджи сидел за столом.
Тяжелые морщины перечеркнули лоб. Он сжал руку в кулак и положил на него голову. Вероятно, Томсон вновь отправляет людей. А он?.. Ему не удалось не пустить их на свою Родину. Не удалось сделать то, что он обязан делать в первую очередь.
Он подумал о том, сколько вреда могут причинить враги, прежде чем их успеют обезвредить. Ему виделись перестрелка с чекистами, и раненый друг, и взорванный мост, и павшая овца - кто-то из негодяев успел отравить воду в колодце.
70
Томсон все еще стоял в классе, который покинули агенты.
Перед ним появился высокий худой человек интеллигентного вида.
- Добрый день, шеф. Как самочувствие?
- Ол райт Что у вас? - Томсон бросил взгляд на папку.
- Досье на тех, которых присмотрели в марте
- Оставьте, я познакомлюсь... Наверное, опять такая же шваль, как нынешние? Плохо работаете. Совсем плохо. Я начинаю жалеть деньги, которые вам плачу. Какой вид у ваших избранников? Ноль целых шиш десятых, как говорят в России... Ладно, ступайте.
Томсон подождал, пока закроется дверь. Взял фотографии. Кажется, он перекладывал снимки тех, которых Боб повел к границе.
71
Снимки перекладываются, ложась на стол в обратном порядке.
Зал заседаний Военной коллегии Верховного Суда СССР. На фронтоне Государственный герб Советского Союза.
72
Три генерала - председатель суда и народные заседатели.
Кафедра защиты.
Дальше - скамьи подсудимых. Сумрачные лица тех, чьи фотографии только что рассматривал председательствующий.
Два солдата конвоя.
Перед длинным столом суда - кафедра государственного обвинителя:
- ...Важное место в осуществлении своих агрессивных планов против Советского Союза реакционные империалистические круги отводят провокационной, подрывной и разведывательной деятельности. Их основное внимание привлекают замечательные достижения нашей страны в области науки и техники. Не находя среди советских людей никакой социальной опоры и базы для развертывания вражеской деятельности, иностранные разведки, бесцеремонно попирая нормы международного права, привлекают для своих грязных дел некоторых дипломатических представителей, делают ставку на изменников, предавших Родину, на нищенствующих 'перемещенных лиц', на отщепенцев.
В напряженной тишине слушают речь.
Представители общественности.
Дипломаты.
Военные.
Строчат в своих блокнотах журналисты.
Подсудимые щурятся от яркого света юпитеров.
На них нацелены объективы доброго десятка кинокамер.
