двенадцать других, среди них — Параклета и Веру, Надежду и Милосердие, Совершенство и Мудрость- Софию.
Совокупность сих тридцати Эонов образует Плерому, или Всебытие божие. И как отзвуки удаляющегося голоса, как струи испаряющегося запаха, как огни заходящего солнца, так постепенно ослабевают Могущества, истекшие из Начала.
Но София, жаждующая познать Отца, вынеслась вон из Плеромы, — и Слово создало тогда другую пару — Христа и Святого духа, который объединил все Зоны; и все вместе произвели Иисуса, цвет Плеромы.
Между тем усилие Софии вырваться из Плеромы оставило в пустоте образ ее, злую субстанцию — Ахарамот. Спаситель возымел к ней сострадание, освободил ее от страстей; и из улыбки освобожденной Ахарамот родился свет, слезы ее создали воды, ее печаль породила черную материю.
От Ахарамот изошел Демиург, творец миров, небес и Дьявола. Он пребывает гораздо ниже Плеромы, даже не замечая ее, настолько, что он полагает себя истинным богом и твердит устами своих пророков: «Нет иного бога, кроме меня!» Потом он сотворил человека и бросил ему в душу нематериальное семя, которое было Церковью, отблеском другой Церкви, помещенной в Плероме.
Ахарамот, однажды, достигнув высшей области, соединится со Спасителем; огонь, сокрытый в мире, уничтожит всю материю, поглотит сам себя, и люди, став чистыми духами, вступят в брак с ангелами!
Ориген. Тогда Демон будет побежден, и наступит царство божие!
Антоний сдерживает крик; и тотчас Василид берет его за локоть.
Верховное существо с бесконечными истечениями именуется — Абраксас, а Спаситель со всеми своими благими свойствами — Каулакау, иначе — линия над линией, прямизна над прямизной.
Силу Каулакау приобретают с помощью слов, начертанных на этом халцедоне для памяти.
И он показывает у себя на шее маленький камень, на котором вырезаны причудливые линии.
Тогда ты будешь перенесен в Незримое, и, став выше закона. ты презришь все, даже добродетель!
Мы же, Чистые, мы должны бежать страдания по примеру Каулакау.
Антоний Как? а крест?
Элкесаиты в гиацинтовых одеждах отвечают ему:
Печаль, ничтожество, осуждение и угнетение моих отцов, изгладились благодаря пришествию посланного.
Можно отрицать Христа низшего, человека Иисуса, не надлежит поклоняться другому Христу, явившемуся на свет под крылом Голубицы.
Почитайте брак! Святой дух — женщина!
Иларион исчез; и вот перед Антонием, теснимым толпой, Карпократиане, лежащие с женщинами на шарлаховых подушках:
Прежде чем войти в Единое, ты пройдешь через ряд условий и действий. Чтобы избавиться от мрака, выполняй отныне его дела! Супруг скажет супруге: «Окажи милость твоему брату», и она поцелует тебя.
Николаиты, собравшиеся вокруг дымящегося кушанья:
Вот идоложертвенное мясо, — вкуси его! Отступничество дозволено тому, чье сердце чисто. Насыщай свою плоть тем, чего она требует. Старайся изничтожить ее распутством. Пруникос, мать Неба, валялась в позере.
Маркосиане в золотых кольцах, умащенные бальзамом.
Войди к нам, дабы соединиться с Духом! Войди к нам, дабы испить бессмертия!
Один из них показывает ему за висящим ковром тело человека с головой осла, что изображает Саваофа, отца Дьявола. В знак ненависти он плюет на него.
Другой открывает очень низкую постель, усыпанную цветами, говоря, что Духовный брак сейчас свершится.
Третий держит стеклянную чашу, совершает возглашение; в чаше появляется кровь.
А вот она! вот она! кровь Христова!
Антоний отстраняется. Но он обрызган водой, выплеснувшейся из купели.
— Гельвидиане бросаются в нее, головой вниз, бормоча:
Человек, возрожденный крещением, безгрешен!
Затем он проходит мимо большого огня, у которого греются Адамиты, совершенно обнаженные в подражание райской чистоте, и наталкивается на Мессалиан Они валяются на полу, в полудремоте, оцепеневшие.
О, раздави нас, если хочешь, мы не двинемся с места! Труд — грех, всякая работа — скверна!
Позади них презренные Патерниане, мужчины, женщины и дети, сплошной кучей в грязи, подымают свои отвратительные лица, выпачканные вином:
Нижние части тела, сотворенные Дьяволом, ему принадлежат. Давайте же пить, есть, блудодействовать!
Аэтий Преступления — потребности, до которых не опускается око божие!
Но вдруг Человек, одетый в карфагенский плащ, выскакивает из их толпы со связкой ремней в руке и, стегая, как попало, направо и налево, неистово кричит:
А! обманщики, разбойники, симонийцы, еретики и демоны! червоточина школ, подонки ада! Вот Маркион, синопский матрос, отлученный за кровосмешение; Карпократа изгнали как мага; Эций обокрал свою наложницу, Николай продавал жену, а Манес, называющий себя Буддою, а по имени Кубрик, был ободран заживо острием тростника, и его дубленая кожа болтается на вратах Ктесифона!
Антоний узнал Тертуллиана и бросается к нему.
Учитель! ко мне! ко мне!
Тертуллиан, продолжая:
Разбивайте иконы! скрывайте девиц под покрывалами! Молитесь, поститесь, плачьте, умерщвляйте плоть! Прочь философию! прочь книги! после Иисуса знание бесполезно!
Все разбежались, и Антоний видит на месте Тертуллиана женщину, сидящую на каменной скамье.
Она рыдает, прислонив голову к колонне: волосы ее распущены, тело, в длинной бурой симарре, поникло.
Затем они оказываются рядом, вдали от толпы. Наступило молчание, необычайное спокойствие, как в лесу, когда ветер стихает и листья вдруг сразу перестают шевелиться.
Женщина очень красива, хотя поблекла и бледна, как покойница. Они глядят друг на друга, и глаза их шлют взаимно как бы волны мыслей, тысячу старинных, смутных и глубоких воспоминаний. Наконец Прискилла начинает говорить:
Я находилась в последней комнате бань и задремала под уличный шум.
Вдруг я услышала громкие голоса. Кричали: «Это маг! это Дьявол!» и толпа остановилась перед нашим домом, против Эскулапова храма. Я приподнялась на руках до высоты отдушины.
В перистиле храма стоял человек с железным ошейником на шее. Он брал уголья с жаровни и проводил ими широкие полосы на груди, взывая «Иисус! Иисус!» Народ говорил: «Это не дозволено! побьем его камнями!» Но он продолжал. То было нечто неслыханное, восхитительное. Цветы, огромные как солнца, вращались перед моими глазами, и из пространств до меня доносились трепетания золотой арфы. Смерклось. Руки мои выпустили перекладины, тело ослабло, и когда он увел меня в свой дом…
Антоний. Но о ком говоришь ты.
Прискилла. Да о Монтане!
Антоний. Монтан умер.
Прискилла. Это неправда!
Голос Нет, не умер Монтан!
Антоний оборачивается; рядом с ним, с другой стороны, на скамье сидит вторая женщина — белокурая и еще более бледная, с припухшими веками, словно она долго плакала. Не дожидаясь его вопроса, она говорит:
Максимилла Мы возвращались из Тарса по горам, когда на одном повороте дороги увидели под смоковницей человека.
Он издали закричал: «Стойте!» и бросился к нам с бранью. Рабы сбежались. Он разразился смехом. Лошади вздыбились. Молоссы выли.
