11. 1890 г. Декабря 6.
6 декаб. 90. СПб. Фршт., 50, 4.
Достоуважаемый Лев Николаевич!
Вчера получил Ваше письмо, и оно меня особенно обрадовало. Я все укорял себя: зачем навязал Вам чтение сказки и сообщение мне Вашего о ней мнения? Очень было совестно, но поправить уже было поздно. За высказанное Вами мнение сердечно Вас благодарю. Вы верно замечаете: некоторая 'кучерявость' и вообще 'манерность' - это мой недостаток. Я его чувствую и стараюсь от него воздерживаться, но не успеваю в этом. Дайте-ка мне еще тему для сказочки: я еще попробую написать без кудряшек. А мне легко и приятно писать на Ваши темы. Гольцев писал мне, что к нему в редакцию заходила Софья Андреевна и что ее приглашение мы имеем. Дело теперь за тем: когда Гольцеву выпадет свобода. Я же всегда более или менее завишу от себя: 'мы 'штучники' (как говорят портные) - свое усердье и свой пропой'. Я заеду за Гольцевым, как он назначит. С ним мне быть у Вас особенно полезно, так как он такой же горожанин, как я, и мне не будет так стыдно своих немощей, а во-вторых, я с Вами уж слишком согласен, так что мне никогда и в голову не придет разъяснять что-нибудь с той стороны, с какой дело представляется человеку 'академического миросозерцания'. А это очень важно и полезно, тем более что мы с Гольцевым относительно очень значительных вещей не согласны. Я шел и иду сам в течение всей жизни, но люблю себя поверять и укреплять Вашими суждениями. Иначе бы я, может быть, предпочел приехать один и привез бы своих 'Полуночников', которых просил Цертелев, но я думаю, что их никто теперь не возьмет... Измигул Разлюляй ведь проскочил в подворотню 'под белым ангелом крыла' Фета... Афанасий Афанасьевич! Читаете ли его и узнаете ли? Что ему надобно?.. Жемчужников прав: 'Ложишься спать и сам за себя боишься: каким проснешься?' Иванов захлебнулись, но, к несчастию, не поперхнулись. 'Лики' его в образных лавках продаются рядом со 'спасами', казанскими и 'всеми святыми'. Редакции наперебой друг перед другом его заполучают и теперь уже все им 'обрыськаны'. Сначала 'хозяева', а потом 'меринье'. К тем, у которых дела плохи, он не идет, вероятно, боится, что 'денег попросят', но это никого не заставляет задуматься о нем, а только все лезут и просят. Художник написал картину (масляную) 'Искушение отца Иоанна'. Ночь, кабинет, луна, в окне церковь, он дремлет над книгой, у него за спиной черт с соломинкой, шевелит его за правым ухом; а тут вправе молодая женщина в белом капоте 'декольте до самых пор', но он устал и все-таки дремлет... Тогда является другой черт у нее из самой юбки и дает какой-то знак черту, стоящему за спиною; но тут вдруг воздымается кот и делается горбик... 'Табло!' У нас есть доктор (я живу в общине сестер милосердия гр. Орловой) - не совсем глупый, но он меня уверял, что 'Иванов в больнице полезен, потому что он дает ерфикс больным'. Чудес иных он не делает, но 'в этом смысле очень полезен'. 'Хронических он колерует'. Я пытал: зачем он все над кем-нибудь одиноко бормочет, по приглашению, а не помолится по усердию о всех сразу? Доктор обиделся и сказал, что 'лучше во что-нибудь верить, чем ни во что'. А поп Илаил пошел мимо моей двери да споткнулся и полетел на пол, и обругался... Вот и 'искушение'. Там же в больнице душевнобольных: возят его, и он 'колерует', а исцеления ни одного! А слава его и глупость общества все растут, как известного рода столб под отхожим местом двухэтажного трактира в уездном городе. Зимой на морозе это даже блестит, и кто знает, что это такое, - тот принимает это совсем не за то, что есть. Но мерило одурению - это верное. За Ге меня до сих пор рычат. Успех юрьевского сборника большой, но Вами тоже 'уязвлены глубоко'. За Ругина я успокоился. Кто-то дал ему даже амнистию и одобрение... Они от безделья начинают практиковать 'спорчиков' Достоевского. Крайности сходятся, а хорошего в этом ничего нет.
Любящий вас Николай Лесков.
Пожалуйста, скажите мой поклон Софье Андреевне, Татьяне Львовне и Марье Львовне.
12. 1891 г. Января 4.
4 генваря 91 г. СПб. Фршт., 50, 4.
Досточтимый Лев Николаевич.
Получил я Ваши ободряющие строчки по поводу посланного Вам рождественского No 'Петербургской газеты'. Не ждал от Вас такой похвалы, а ждал, что похвалите за то, что отстранил в этот день приглашения 'чистоплюев' и пошел в 'серый' листок, который читает 300 тысяч лакеев, дворников, поваров, солдат и лавочников, шпионов и гулящих девок. Как-никак, а это читали бойко, и по складам, и в дворницких, и в трактирах, и по дрянным местам, а может быть, кому-нибудь что-нибудь доброе и запало в ум. А меня 'чистоплюи' укоряли, - 'для чего в такое место иду' (будто роняю себя); а я знал, что Вы бы мне этого не сказали, а одобрили бы меня, и я мысленно все с Вами советовался: вопрошал Вас: так ли поступаю, как надобно? И все мне слышалось: 'двистительно' так и надобно. Я и дал слово Худекову дать ему рассказ и хотел писать 'О девичьих детях' (по поводу варшавских и здешних детоубийств и 'Власти тьмы'), а тут вдруг подвернулась этакая история с Михаилом Ивановичем Пыляевым. Я и написал все, что у нас вышло, без прибавочки и без убавочки. Тут с начала до конца все не выдумано. И на рассказ многие до сей поры сердятся, и Михаила Ивановича смущают спорами, так что он даже заперся и не выходит со двора, и болен сделался. Я ему Ваше письмо отнес и оставил для утешения; а одна купчиха ему еще ранее прислала музыкальную 'щикатулку', - 'чтобы не грустил'. Он и не грустит о пропаже, а надоели и мне и ему со спорами: 'к чему это касающе и сообразное'. Тут и подоспело от Вас подкрепление, за которое Вас и благодарю. Под Новый год повреждал свое здоровье у Суворина шампанским вином и слышал от Алексея Сергеевича о присланном ему от Черткова рассказе, составленном Вами по Мопассану. Чертков пишет, чтобы 'не изменять ни одного слова', а Суворин видит крайнюю необходимость изменить одно слово, - именно слово: 'девка', имеющее у нас очень резкое значение. Я думаю, что эту уступку надо сделать, и советовал Суворину писать об этом прямо Вам, так как это дело будет короче, и есть возможность скорее сговориться. Положение Ваше в людях такое, как надо быть. 'Ускоки' набегают и шпыняют в воздух в Вашем направлении. Зато Вы помогаете и 'карьерам'. Так, например, гнилозубый Аполлон, как 1 No цензуры иностранной, дал 'брату Якову' поручение составить доклад о Ваших сочинениях на английском языке. 'Брат Яков' трудился и гнусил: 'Каково это мне: я должен его запрещать'. И, разумеется, запретил. Тогда 'Аполлон' сказал ему, что это ему 'в воспитание', и затем, чтобы утешить его, привел к нему Лампадоносца и Терция... И возвеселися Иаков, и теперь уже не смущается, и 'стих' против Вас сочинил и Никанора стихом же оплакал... И говорят, будто ему теперь 'другой ход дадут'. Страхов стал лепетать какой-то вздор. Владимир Соловьев держит себя молодцом, и с ним приятно спорить и соглашаться. Меня все занимало, как теперь у нас, о чем ни заговори - обо всем хотят судить 'с разных точек зрения' - и потому все выходит поганое чисто и чистое погано. А Владимир Соловьев подметил у всех 'три измерения': нигилистическое, православное и практическое. Александр Энгельгардт по одному из этих измерений оставил деревню и живет здесь, и сидит у Головина (Орловского) и у Лампадоносца, и поступает на службу инспектором сельского хозяйства с большим жалованьем; а ходатай за него Лампадонос, у которого жена доводится Энгельгардту племянницей. И Менделеев 'тамо же приложися', - и примеры эти не останутся беспоследственны... Вспоминаешь Салтыкова: 'Все там будем!'... Видеть Вас очень жажду и не откажу себе в этом; приеду один и с работою на 3-4 дня (если не стесню собой). Мне теперь хочется побыть с Вами вдвоем, а не в компании.
Любящий вас Н. Лесков.
Чистокровный нигилист А.Михайлов (Шеллер) ругает в 'Живописном обозрении' Н.Н.Ге и напечатал картину, как 'отец Иоанн' исцеляет больную... А заметьте, что этот их 'отец Иоанн' называется 'Иван Ильич'. Усердно прошу сказать мой поклон графине Софье Андреевне, Татьяне Львовне и Марье Львовне. Я часто вспоминаю - как мне у Вас было хорошо. Повесть моя еще у меня, и я не спешу, - боюсь. Не переменить ли заглавия? Не назвать ли ее: 'Увертюра'? К чему? К опере 'Пуганая ворона', что ли?
13. 1891 г. Января 6.
Цензура не пропускает рассказа 'Дурачок', корректуру я послал Вам вчера. Пожалуйста, не посылайте этого оттиска Черткову, а оставьте его у себя. Хотел бы знать о нем Ваше мнение.
Н. Лесков.
6 генв. 91. СПб.
Цензор (Пеликан) сказал Тюфяевой, издательнице 'Игрушечки', будто им не ведено пропускать ничего, что пишете Вы и я, и обо всем 'докладывать'. Врет небось'!
14. 1891 г. Января 8.
8. 1. 91.
Не надокучил ли я Вам, Лев Николаевич, своими письмами? Все равно, простите. Чувствую тягость от
