количество корма, - я думаю, не нужно, и ничего, кроме греха, не произведет. Делать этого рода дела есть тьма охотников, - людей, которые живут всегда, не заботясь о народе, часто даже ненавидя и презирая его, которые вдруг возгораются заботами о меньшем брате, - и пускай их это делают. Мотивы их и тщеславие, и честолюбие, и страх, как бы не ожесточился народ. Я же думаю, что добрых дел нельзя делать вдруг по случаю голода, а что, если кто делает добро, тот делал его и вчера, и третьего дня, и будет делать его и завтра, и послезавтра, и во время голода, и не во время голода. И потому против голода одно нужно, чтобы люди делали как можно больше добрых дел, - вот и давайте, - так как мы люди, стараться это делать и вчера, и нынче, и всегда. Доброе же дело не в том, чтобы накормить хлебом голодных, а в том, чтобы любить и голодных, и сытых. И любить важнее, чем кормить, потому, что можно кормить и не любить, то есть делать зло людям, но нельзя любить и не накормить. Пишу это не столько вам, сколько тем людям, с которыми беспрестанно приходится говорить и которые утверждают, что собрать денег или достать и раздать - доброе дело, - не понимая того, что доброе дело только дело любви, а дело любви - всегда дело жертвы. И потому, если вы спрашиваете; что именно вам делать? - я отвечаю; вызывать, если вы можете (а вы можете), в людях любовь друг к другу, и любовь не по случаю голода, а любовь всегда и везде; но, кажется, будет самым действительным средством против голода написать то, что тронуло бы сердца богатых. Как вам Бог положит на сердце, напишите, и я бы рад был, кабы и мне Бог велел написать такое. Целую Вас.
Любящий Вас Л. Толстой.
25. 1891 г. Июля 12.
Усть-Нарова. Шмецк, 4. 12 июля 91 г. Пятница.
Добрый друг наш, Лев Николаевич!
Письмо Ваше о разноклевах получил и усердно Вас благодарю, что Вы мне ответили. Суждения Ваши все мне по сердцу и по мыслям, а все-таки мучительно жаль тех, кого зобастые оклюют и оставят дохнуть. Однако я, разумеется, послушаюсь Вас и в затеваемый 'сборник' не пойду. Так я хотел сделать и ранее, а теперь еще более в этом утвердился. Писать такое, как Вы говорите, в нашем положении очень трудно. Я бы хотел дать очерк о Цвингли, - сравнив его с Лютером. Там есть на чем показать: что следует разуметь в преломлении хлеба. Мистику-то прочь бы, а 'преломи и даждь' - вот в чем и дело. Однако враги того, кто говорил эту простую премудрость, делают честное слово невозможным. Здоровье мое коварно. Называют мою болезнь Angina pectoris, а на самом деле это то, что 'кол в груди становится', и тогда ни двинуться и ни шевельнуться. На 'тело' я смотрю так же, как и Вы, но когда бывает больно, то чувствую, что это очень больно. Распряжки и вывода из оглобель не трепещу, и мысль об изменении прояснения со мною почти неразлучна. Духа стараюсь не угашать, и считаю это всего выше и священнее. В том, что делаю дурного - не нахожусь на своей стороне и почитаю себя виноватым. С некоторою полнотою освободился только от зависти, от обидчивости и от опасений за будущее, - что очень долго меня мучило. Вы мне сделали много неоценимого добра, и мне полезно все, что я о Вас слышу, - даже когда Вас порицают и на Вас сочиняют злое. Я сейчас воображаю: как Вы все это 'благоприемлете', и думаю: 'Хорошо это: его, друга нашего, это не может трогать, а мы его через это только больше любим и сами поучаемся, как сносить зло'. Теперь я уже не скучаю и о том, что не вижу Пошу и Ругина, разлука с которыми ранее меня огорчила. Тоже и не курю табаку, но 'червонное вино' (как говорил дьякон Ахилка) пью умеренно 'стомаха ради и многих недуг своих'. Владимир Соловьев говорит, что Вы ему это разрешили. Писать Вам часто желаю, но стыжусь отнимать у Вас время на чтение, а Вы, по доброте своей, еще мне отвечаете и я не могу скрыть, что это мне очень дорого и мило. Жду к себе Владимира Соловьева; живу в одиночестве с девочкой-сироткой, которую кое-как воспитываю. Ей теперь уже 11 лет, и она отменно хорошо читает рыбакам 'Суратскую кофейню'. Есть тут и 'тип' - солдат Ефим, из рязанцев, который, по собственным его словам, 'пришел сюда к чухнам собственно для обрусительного образования'. Но работает ничего. Служил в гвардии и, 'стоя на часах, продал в беспамятстве неизвестному сапоги'. Был два года 'на испытании в умственности и выпущен по безумию'. Лицемерен, нагл и подл. Объявляет себя колдуном, который может 'знать след лошади'. Жил у моего хозяина, кузнеца, в сарайчике, и вдруг две лошадки хозяина ночью сбежали. Потом одна пришла, а другой нет. Ужасный плач был, и все сбились с ног, ходячи по лесам. Обруситель требовал 3 рубля 'за показание следа'. Чухны не верили ему, говорили: 'Покажи, и тогда дадим'. Он не показывал. У нас же живут (или жили) рыбаки из-под Дерпта, - староверы: дед 92 лет, отец 56 и два внука, молодые парни: староверы, беспоповцы. Очень хорошие люди. Пошел один парень шестки вырубать и видит в лесном болоте тучу комаров и слепней, которые над чем-то вьются... Оказалось, что из болота торчит голова лошади, а сама лошадь вся в болоте утонула. староверы настлали досок и вытащили лошадь. И все враз стали говорить, что это Ефим-солдат нарочно спустил лошадей со двора и загнал их в болото, чтобы потом след указывать. За это его согнали со двора, то есть выгнали из сарайчика. Он ушел и сказал: 'Ну подожди же вы! Вы же меня будете знать!' И что же Вы думаете: поднялась буря, и из 4-х рыбаков трое утонули, - два парня и отец, а 92-летний дед один остался жив!.. Ну, разумеется, его кое-как снарядили домой, а солдат Ефим и говорит мне: 'Поняли, что я над ними сделал?.. Это я их опрокинул...' Чухны, не знаю, поверили или не поверили, но не стали его к себе пускать, а он 'объявил измену' и 'определился в церковь' - стоять у двери и смотреть, чтобы сукины сыны, чухонцы, 'собаку в церковь не впустили'. Вот 'обруситель', которого лучше и не сочинишь, а он есть в натуре. Не описать ли его? Как думаете? Зла ведь от этого не будет, кажется.
Искренно Вас любящий и Вам благодарный Н. Лесков.
Есть здесь приезжие из Москвы, с которыми есть кухарка, служившая некогда у известного 'владыкина сына' протопопа 'Гаврилки', - пьяницы, взяточника и картежника. У нее есть сын 'шульер в карты', и он 'в шульерство вник от владычнего сына и от протопопа Абросима, который теперь архиереем стал', а сына ее 'за шульерство свели на высыл'. О протопопе же говорит: 'Сколь он добр был: приедет пьяный и навзрыд плачет и все деньги дарит, - все дарит, а проспится и назад вдвойне спрашивает. Даст двадцать рублей, а говорит: 'Я тебе триста дал'.
26. 1891 г. Августа 1.
1 августа 91 г. Шмецк, 4.
Прочитывая теперь, больной, Новый завет и Вашу книгу 'О жизни' (в полном виде), я нашел довольно мест, которые в Вашей книге представляют только развитие того, что уже сказано в Новом завете и благоприемлется без раздражения и гнева. Таковы, например, мнения Павла о браке, - что брак хорошо, а без него еще лучше, - о теле, какое сеется и какое восстает; о первом человеке и о втором (I Кор. XV, 47) и о властях (о чем, по словам Петра, 'возлюбленный брат наш Павел, по данной ему мудрости, написал нечто неудоборазумительное'). Не смею думать, чтобы Вы или другие лица, много вникавшие в Новый завет, не заметили того, на чем теперь только впервые остановился я, но как я тоже вникал, но только теперь увидал нечто удивительное по своей ясной противоречивости церковному взгляду на заботы Христа о власти, то я не считаю за лишнее сообщить Вам о том, что мне открылось или показалось. В Новом завете, оказывается, не только есть места, косвенно указывающие на довольно презрительное равнодушие Христа к заботам о подчинении властям, но там есть прямое указание, что Христа озабочивает, чтобы упразднить всякое начальство, и всякую власть и силу, и что без этого дело его здесь не кончится. Это в 1 посл. Павла к Корф. XV, 24. 'А затем конец, когда он предаст царство Богу, - когда упразднит всякое начальство и всякую власть и силу'. Значит, пока есть 'начальство, власть и сила', он не может 'передать' царство Богу-'отцу'. Это что же за место и почему оно пренебрегается в разъяснении отношений Христа к власти, по изъяснению того самого Павла, на котором власти ищут своего утверждения? Не укрывается ли это место и от Вашего взора? Простите меня за такое предположение, - 'дух нудит' меня сделать его, потому что это место меня вдвойне поражает, - по его смыслу и потому, что я его не видел, перечитавши Новый завет множество раз. Изъясняя, что надо или можно разуметь под 'воскресеньем' или 'отверзанием очей', Павел ясно сказал, что 'воскресение пришло через человека'. Читателям книги 'О жизни' это кажется 'удивительным', - что у Вас, значит 'то же самое'. Очень полезен Павел оказывается и для тех, кто хочет все копаться в чьем-нибудь прошлом. Таких людей особенно много, и с ними оказывается очень полезно сначала дать им утвердиться в восхвалениях авторитетности Павла, а после указать на III главу его послания к Титу (ст. 3). В некоторых случаях это оказывает прекрасные услуги против охотников до 'любопрения', и опять замечательно, что место это никому не знакомо, - даже и преподавателям семинарским. Знают, что 'Павел знал христиан', но что он был и 'раб похотей и удовольствий' - этого не знали и не слыхали... Как это удивительно ускользает! У учителя Ваших детей (автора известных замечаний против Гусева) есть ошибка: Христос 'у блудницы' в гостях не бывал, то есть этого не видно, - он только был с нею в одной компании. Тут есть разница, к
