Омонье Стейси
Источник раздражения
СТЕЙСИ ОМОНЬЕ, английский писатель
Источник раздражения
Рассказ
Перевели с английского ВЛАДИМИР ПОСТНИКОВ и ИГОРЬ ЗОЛОТАРЕВ
Посмотришь на старого Сэма Гейтса - ни дать ни взять человек без нервов. Шестьдесят девять лет однообразной деревенской жизни придали его чертам некую земную бесстрастность. Да и что интересного в том, как он мотыжит или прореживает делянку турнепса, ведь он прямо-таки вписывался в пейзаж и, как этот прославленный в его округе корнеплод, сливался с землей. Однако те несколько человек, которые вроде бы знали его, согласятся, что Сэм - субъект довольно раздражительный.
Вот и в то прекрасное утро, о котором пойдет речь, его вывел из себя сущий пустяк. А виной всему его племянница Эгги, пухленькая круглолицая девчонка с ясными синими глазами. Неспешно проделав долгий путь по широкой равнине и положив наземь красный носовой платок с завтраком и обедом, она спросила:
- Ну, дядя, какие ноости?
Рядовой читатель вряд ли заметит в подобном приветствии какой-нибудь подвох, но старый Сэм Гейтс счел этот вопрос чрезвычайно глупым. Он виделся с племянницей дважды на дню. Утром, в семь, она приносила ему узелок с едой, а в пять, когда он проходил мимо дома сестры, направляясь к себе на чай, она неизменно торчала у калитки.
И всякий раз монотонно, нудно повторялось: 'Ну, дядя, какие ноости?'
'Ноости'! Какие тут могут быть 'ноости'? За шестьдесят девять лет он ни разу не отлучался надолго далее пяти миль от Хэлвешэма. Почти шестьдесят.из них он гнул горб на поле. Случались, правда, в его жизни исторические события: вот, например, когда он женился на Энни Хэчет. Второе - когда родилась дочь. Или вот еще знаменательный случай - посещение Лондона. В церковь он ходил не каждое воскресенье. Зато частенько толковал по душам в 'Каумене' с мистером Джеймсом, а три года назад продал миссис Уэйг свинью. Но не мог ведь он всегда иметь про запас 'ноости' подобного рода! Тем более что - и это глупая девчонка знает - последние три недели он прореживает турнепс мистера Доджа. Какие тут еще 'ноости'!
Племянница забрала платок и, мурлыча что-то себе под нос, пошла обратно. Стояло прекрасное утро, белая пелена тумана над морем тоже предвещала жаркий день. Он сидел и жевал, ни о чем особенном не размышляя, все больше погружаясь в состояние довольства и благодушия. Потом он принялся за чай и долго пил его, прихлебывая из бутылки. Лениво жужжали насекомые, Он похлопал себя по карману - да, кисет на месте - и продолжал жевать. Покончив с едой, раскурил трубку и вытянулся на земле во весь рост. Глянул вдоль обработанного рядка турнепса, потом на соседнее поле брюквы. Туман рассеивался, море покрылось серебряными полосками. Затерянный среди бескрайних просторов земли, моря и неба, он чувствовал себя счастливым.
И тут появился еще один источник раздражения. Один из этих чертовых 'эропланов'. Он ненавидел их лютой ненавистью. Мерзкие, шумные, вонючие штуковины - они только опаляли небеса и угрожали земле. И с каждым днем их становилось все больше и больше. Их плодила 'эта старая война'.
Его мысли снова обратились к турнепсу. Но 'эроплан' разве даст о чем-нибудь спокойно подумать? Стоит ему только появиться, и человек уже не может оторваться от него. Вот и старый Сэм Гейтс встал, зачем-то поплевал на руки и, мигая, уставился в небо. Самолет, который был еще далеко, над морем, вдруг стал выделывать какие-то фокусы. Сперва он качнулся как пьяный и, зацепив воду, отчаянно ринулся вверх и пошел, пошел колбасить. Забрал мористей, потом снова вернулся к берегу. Моторы его как-то странно скрежетали. Вот он нырнул вниз и бесцеремонно сел прямо на брюкву мистера Доджа.
Гнев охватил старого Сэма Гейтса. До аэроплана было более 100 ярдов, но он замахал руками и закричал:
- Эй вы, взбесились, что ли? На брюкву нельзя садиться. Мистер Додж за это не похвалит.
Из самолета выпрыгнул человек и быстро оглянулся по сторонам. Заметив Сэма Гейтса, он на секунду замешкался, но тут же нырнул под мотор и завертелся там как бешеный, а Сэм продолжал двигаться напрямик, кипя от возмущения. Но когда до самолета осталось ярдов пять, летчик вдруг повернулся и направил на Сэма револьвер.
- Старый дедушка, - резко сказал он, - вы должны садиться. Я очень занят. Если вы будете мешать мне или попытаетесь убежать, я застрелю вас. Вот.
Сэм уставился на ужасный блестящий барабанчик, с трудом переводя дыхание. Ну и ну! Угрожают убийством, когда ты выполняешь свои долг, защищая собственность твоего нанимателя. Но, может, человек этот просто рехнулся? Шутка ли - подниматься в самое небо на этих адских штуковинах... Сэм так и сел прямо в брюкву. Он сидел и оцепенело наблюдал за наладкой машины. Это была горячка, а не работа. Впрочем, револьвер летчик держал наготове. Минут через десять он, похоже было, все сделал, потому как выпрямился и отер пот. Он уже собирался забраться в кабину и улететь, как на него вдруг нашла игривость, вызванная скорее всего спадом нервного напряжения.
Повернувшись к старому Сэму, он с улыбкой заметил:
- Ну, старый дедушка, теперь у нас дело пойдет, а?
Он приблизился к Сэму и.вдруг отпрянул.
- Готт! - воскликнул он. - Пауль Юпертс!
Сэм, ничего не понимая, таращил на него глаза, а чокнутый залопотал что-то на чужом языке. Сэм покачал головой.
- Вы не имеете права, - стоял он на своем, - прилетели и разворотили всю брюкву мистера Доджа.
Но летчик вдруг повел себя совсем уж странно. Он вплотную подошел к Сэму и очень внимательно посмотрел ему в лицо, подергал слегка за бороду и за волосы, точно хотел проверить, не поддельные ли.
- Как тебя зовут, старик? - спросил он.
- Сэм Гейтс.
Летчик пробормотал что-то и вернулся к машине. Изумление и нерешительность были написаны на его лице. Не переставая поглядывать на старого Сэма, он влез в кабину и пустил мотор. Потом вдруг снова спрыгнул наземь и, подойдя к Сэму, неторопливо сказал:
- Старый дедушка, я потребую, чтобы ты меня сопровождал.
- О чем вы? Провождать? У меня вон турнепс - и так отстал... - ахнул Сэм.
На свет снова появился противный маленький револьвер.
- Не рассуждать, - потребовал летчик. - Необходимо, чтобы ты без промедления сел в машину. Иначе я застрелю тебя как собаку. Вот.
Старый Сэм не собирался умирать такой постыдной смертью. В ноздрях у него стоял приятный запах равнины. Его ноги ощущали родную землю. Он взобрался на сиденье, возмущенно бормоча:
- Хорошенькое дельце, ничего не скажешь. Летать по небу, когда турнепс не продерган и наполовину...
Его пристегнули ремнями Моторы противно взревели. Штуковина побежала по земле, рванулась вверх, на прощанье презрительно обдав брюкву смрадом. И вот летним утром, без двадцати восемь, старый Сэм обнаружил, что его несет прямо над полями в море! Дыхание участилось. Ему стало страшно.
- Господи, прости! - пробормотал он.
Случившееся было фантастично и неожиданно, не по его разумению. Факт, малый этот сбрендил, сбрендил, как заяц-настовик. Нес тарабарщину, назвал его каким-то Паулем, хотя он ведь ему прямо сказал - его зовут Сэмом. Вот сверзится эта хреновина в море, и оба они потонут. Ну и ну! Что ж, он свои семь десятков прожил... Сэм почувствовал, что вот-вот умрет, и подавлял в себе страх, пытаясь достойно расстаться с жизнью. Он вознес кроткую молитву господу, который, по его представлениям, должен находиться где-то здесь, поблизости, в этих облаках, и невольно подумал о хэлвешемском викарии. Его немного утешила мысль, что накануне он отнес на кухню наместника бога молодой стручковой фасоли.
Сколько времени прошло, Сэм не знал, только вдруг показалась узкая полоска суши. Интересно, это чужая страна или они возвращаются? Он уже освоился и больше не боялся. Его теперь все интересовало. 'Эроплан'-то не такая уж и дрянь, какой казался. Было очень даже замечательно попасть на небо эдаким манером... От размышлении его отвлек страшный шум. Машину как будто рвало на куски. Она ныряла и
