'Прежде всего, господин Михайловский, вы должны заручиться ее расположением и в откровенной беседе узнать, согласится ли она стать женой одного известного в Баку человека? Могли бы вы сделать это?' 'Я не вижу препятствий к тому, чтобы спросить Сону об этом'. 'Препятствий, действительно, нет никаких. Но я хочу, чтобы ответ на мой вопрос был положительным. А для этого вы должны соответственно подготовить девушку'. 'Я приложу к этому все усилия, постараюсь, чтобы господин Гаджи остался доволен мною. Раз господин Гаджи так хочет...' 'Господин Михайловский, вы должны сделать это лично для меня. Лично, понимаете?'' 'Да, теперь мне все ясно, господин Гаджи. Даю вам слово сделать все возможное'. Гаджи открыл шкатулку, которая стояла на столе, извлек из нее вот эти часы и протянул их мне. 'Это мой маленький подарок вам, - сказал он. - Большой подарок получите после того, как дело, о котором мы говорим, будет улажено'. Мы закончили разговор и в этот вечер к нему уже не возвращались. Пили чай, болтали о том, о сем. Около десяти часов я распрощался с хозяином и ушел. Спустя дня два, когда Сона пришла ко мне заниматься, я заметил, что она принесла с собой три письма - нетрудно было догадаться, от кого они были. Прочитав их, она, не обращая на меня внимания, стала писать на них ответы. В последнее время я заметил, она избегала писать дома письма жениху. Очевидно, стеснялась. Да и сестра ее, мне кажется, мешала ей в этом. Глядя, как быстро бегает по бумаге ее перо, я вспомнил о просьбе Гаджи и решил: настал момент вмешаться в судьбу девушки. Я был уверен: она не станет счастливой, если выйдет замуж за молодого дагестанца. Уже несколько лет Сона жила на широкую ногу, соря деньгами, не отказывая себе ни в чем. Этот образ жизни не мог не сказаться на ее характере. Иными словами, девушка уже была отравлена пристрастием к роскоши, к легкой и безмятежной жизни. Несомненно, ее возлюбленный, не обладавший большим состоянием, не мог бы дать ей всего того, к чему она привыкла и от чего ей трудно было отказаться. При своей склонности к расточительству Сона была еще и капризна, своенравна. Замужество за небогатым человеком, пусть даже красивым, должно было сделать ее несчастной. Сомневаюсь, чтобы их брак был слишком продолжительным. Я был убежден, что женитьба богатого старика на Соне была бы для нее как бы наименьшим злом. Я уже не говорю, что молодому дагестанцу разрыв с Соной принес бы в конечном счете только удачу. Кто не знает, что в молодости любовные раны быстро затягиваются. Я спросил Сону: 'Где вы находите слова для такого количества писем? Я видел раньше и вижу сейчас: вы пишите по три-четыре письма в день - не потому ли у вас не остается времени на работу с книгами?' Она вскинула на меня свои мечтательные глаза, и я прочел в них одно только удивление. 'Мое сердце и голова настолько переполнены мыслями и чувствами, что им мало было бы и объемистой книги, - не то, что двух-трех писем. Когда-нибудь я опубликую всю нашу переписку с возлюбленным. Получится интересная книга, волнующий роман. Те, кто будет читать его, прольют слезы, сочувствуя мне. Моя жизнь так печальна! Я хочу, чтобы вы, мой дорогой учитель, знали, внешне я кажусь веселой, а в сердце моем скорбь и тоска безысходные'. 'Почему же?' - удивился я. 'В доме, где я живу, есть все - еда, вина. Я не знаю недостатка в деньгах. Но разве в этом счастье?' Сказав это, Сона опустила голову... Признаюсь, Женя, ее удрученный вид просто удивил меня. 'Мне трудно поверить в то, что вы говорите', - возразил я ей. И тут я увидел, что она плачет. Слезы текли по щекам Соны и падали на письмо, которое лежало перед ней. Она достала из сумочки надушенный платок, поднесла к глазам. Я как мог начал утешать ее. Невольный вопрос задал я сначала себе, а потом и ей самой: о какой скорби и безысходности могла говорить Сона, живя в доме миллионера, не зная никаких забот и тягот в жизни? Сначала Сона не хотела открывать мне причину своих слез. Но потом уважение ко мне победило. Она рассказала все. Да, да, она поведала мне то, что не рассказала бы никому другому! 'Наши отношения с сестрой сделались невыносимыми, - начала свое сообщение Сона. - Я не могу жить в ее доме'. 'Что я слышу, Сона? Вы наверное ошибаетесь. В это трудно поверить, - возразил я. - Ваша сестра больше всех старается, чтобы вы успешно окончили гимназию. Она так любит вас...' 'Любила... В последнее же время ее отношение ко мне резко изменилось, и если бы вы знали отчего!... Ее низкие мысли совсем беспочвенны. Она не желает видеть меня. Теперь мы встречаемся с ней только во время завтрака, за обедом и ужином. Но и во время этих непродолжительных встреч она находит поводы выказать свою ненависть ко мне'. 'Неужели у вашей сестры есть основания для этого? Вы сами только что сказали, что ее отношение к вам несправедливо. Почему бы вам не объясниться с ней и не уладить мирно ваши разногласия?' 'Это невозможно. Ревность такое чувство, от которого трудно избавиться, почти немыслимо. Для этого надо вырвать из груди то сердце, в котором это чувство обосновалось. Да, моя сестра ревнует. Ревность - единственная причина ее недоброго отношения ко мне'. Услыхав это, я сразу все понял. Тем не менее я спросил Сону, прикинувшись наивным: 'Сестра ревнует вас к своему мужу?' 'Нет! Если бы она ревновала к своему мужу, в этом был бы еще какой-то смысл. Сестра ревнует меня к Гаджи. Разве не смешно?! Гаджи больше всех заботится о том, чтобы я ни в чем не нуждалась, чтобы у меня всегда были деньги. Я убеждена: причина его доброты кроется в его благородной натуре, в его дружеских отношениях с моим отцом. Из-за этого сестра и возненавидела меня. Стоит мне поговорить о чем-нибудь с Гаджи, как она, оставшись со мной наедине, тотчас же начинает бранить меня, обзывает всякими неприличными словами. Сегодня мы опять поругались с ней. Причем, после этой ссоры наше примирение невозможно. Я приняла твердое решение - немедленно уехать в Дагестан. Не желаю мириться с сестрой!' Услыхав все это, я подумал, что у меня не будет более удобного момента для осуществления желания Гаджи. 'Мне хочется, Сона, спросить у вас кое-что, - сказал я обиженной девушке. - Вы могли бы искренне ответить на мои вопросы? Какая будет вам польза от моих советов, если вы не будете откровенны со мной во всем?' 'Клянусь жизнью моего отца, Виктор Иннокентьевич, я ничего не утаю от вас, - ответила девушка, - Мое уважение и доверие к вам - безграничны. Вы хорошо знаете это'. 'Вот и замечательно, - сказал я. - В свою очередь, и я весьма признателен вам, Сона, за ваше доброе отношение ко мне. А теперь прошу вас, ответьте мне: как начали складываться ваши отношения с Гаджи?' 'В первую же неделю после моего приезда из Дербента в Баку Гаджи объявил мне: 'Отныне ты будешь моей дочерью. Я не отпущу тебя в Дербент и отцу не отдам. Будешь жить в моем доме'. 'И это все?' 'Нет, не все. Однажды он позвал меня в свой кабинет и попросил прочесть деловое письмо, которое получил из Ирана. Обычно, получая письма, Гаджи обращался за помощью к моей сестре. Но в этот день сестры дома не было, и он позвал меня. Войдя в его кабинет, я поздоровалась и села в кресло перед его столом. Однако он показал рукой на стул рядом с собой и сказал: 'Иди сюда, сядешь здесь!' Я пересела. Читая письмо, наклонилась к столу, и прядь полос упала мне на лоб. Гаджи поправил мне волосы и поцеловал меня в голову. Окончив читать письмо, я ушла. Спустя несколько дней он опять позвал меня к себе. На этот раз он посадил меня на колени, поцеловал в щеку, в губы, как отец. С тех пор Гаджи не раз ласкал меня подобным образом. Однажды он погладил меня по голове в присутствии сестры. Видно, это рассердило ее. Когда мы остались с ней вдвоем, она в резких выражениях приказала, чтобы я не позволяла Гаджи ласкать себя'. 'Вы считаете, что ваша сестра была несправедлива, делая вам это замечание?' 'Конечно. Гаджи старше моего отца на семь лет. Разве можно понимать как- нибудь иначе ласки человека, который годится вам в дедушки? Ведь это было бы бессмысленно - придавать отношению Гаджи ко мне какой-то порочный смысл!' 'Да, такой вывод напрашивается сам собой, - сказал я. - Но скажите мне, Сона, часто ли Гаджи целовал вас?' 'Часто, почти каждый день. Он нежно обнимал меня, брал к себе на колени, спрашивал, как идут мои занятия, чего я хочу'. 'В присутствии вашей сестры он тоже целовал вас?' 'Нет. Он делал это только тогда, когда мы оставались с ним вдвоем'. 'Каким образом Гаджи ссужает вас деньгами?' 'Все члены семьи в доме ежемесячно получают определенную сумму на карманные расходы. Короче говоря, я дважды в месяц получаю от Гаджи деньги'. 'Он лично передает их вам?' 'Нет. Он дает мне чек. Деньги я получаю в банке'. 'Сколько же вы получаете?' 'Сначала я получала пятьдесят рублей в месяц. Потом сумма постепенно увеличивалась'. 'Что же послужило причиной увеличения?' 'Как вы понимаете, Виктор Иннокентьевич, эти пятьдесят рублей расходились у меня мгновенно. Всякий раз, выписывая чек, Гаджи спрашивал: 'Хватает тебе?' Я отвечала: 'Не хватает'. Гаджи давал больше. Таким образом, сумма, получаемая мною, росла. В конце концов я стала получать на карманные расходы двести рублей в месяц. Затем и это положение изменилось. Гаджи усаживал меня на колени, целовал и раскладывал передо мной на столе несколько чеков рубашкой кверху. 'Тяни любой, какой на тебя смотрит', - говорил он. Вот и все'. 'И вы брали, Сона?' 'Да, брала'. 'Крупные суммы доставались вам?' 'Не очень. Четыре раза мне достались чеки по пятьсот рублей. Однажды попался чек в тысячу рублей. Остальные чеки были в сто, двести, триста рублей'. 'Так, это занимательно А что вы сами думаете о причине подобной щедрости Гаджи? Как вы отвечаете на нее?' 'А как, по-вашему, я должна отвечать? На эту безграничную щедрость Гаджи я могу ответить только горячей, искренней благодарностью. Доброту и любовь Гаджи ко мне я буду помнить до конца моей жизни. Он щедр не только ко мне, но и к моей семье. Я без преувеличения могу сказать, что его щедрость ко всем нам не знает границ'. 'Может быть, он любит вас, Сона? Вам не кажется
Вы читаете Подпольный Баку
×