Орехов Николай & Шишко Георгий
Давайте вместе
Николай ОРЕХОВ,
Георгий ШИШКО
ДАВАЙТЕ ВМЕСТЕ...
Иван Петрович Кошкин догрызал уже третью авторучку. Обстановка в квартире максимально способствовала творчеству. В комнате было светло, тепло, но не жарко, воздух был свеж, но без сквозняков, не слышно было соседской дочки, которая всегда терзала слух писателя своими гаммами, а жена уехала в Ригу, к родителям. В таких условиях иной писатель уже издергался бы в поисках листа чистой бумаги. Но стопка белой финской 'нолевки' перед Иваном Петровичем тихо дремала нетронутой, за исключением нескольких листиков, на которых как-то невзначай, сами собой изобразились лохматые собаки с рыбьими хвостами, почему-то все сплошь в очках и с трубками.
В голове у писателя-фантаста громоздились планеты, захваченные звездолетами воинственных и кровожадных цивилизаций, небритые космонавты отчаянно, но безуспешно пытались найти обратную дорогу или хотя бы трепку. Строили глазки молодые аборигенки разнообразнейших форм и расцветок. Взбунтовавшийся робот на астероиде разрезал купол астростанции, а побледневшие астронавты палили в него из бластеров, лазеров и гранатометов, но почему-то никак не могли попасть...
Мыслей хватало! Не было слов... Встреча с редактором, которая должна была состояться через несколько дней, грозила закончиться маленьким скандалом...
Зазвенел трамвайный звонок. Иван Петрович открыл рот, нахмурил брови и вытаращил глаза. Потом он вскочил со стула, подбежал к окну и расплющил нос о стекло. По улице шел трамвай! Это по его-то тихой Липовой улице, где и машины проезжали раз в час, а трамвайных рельсов и в помине не было! Но трамвай был настоящим, железным. Иван Петрович протер глаза кулаком...
Трамвай деловито и неторопливо заворачивал за угол. Отчетливо была видна цифра 'шесть' под стеклом, нарисованная крупно и жирно, под трафарет. Иван Петрович отошел от окна и с удивлением обнаружил, что держит в правой руке листок с нарисованными лохматыми собачками. Он разорвал листок на мелкие клочки, задумчиво бросил их на ковер и вышел во двор.
На краю тротуара соседский Мишка уже третью неделю чинил велосипед.
- Привет, Миша. Скажи... ты трамвай 'шестерку' видел?
- Конечно, Иван Петрович! Я на ней часто в веломагазин из центра езжу.
- Да нет, здесь, сейчас, на нашей улице?
Мишка с удивлением посмотрел на Ивана Петровича, потом улыбнулся:
- Розыгрыш? Новый сюжет? Да, Иван Петрович? А почитать раньше, чем в книге, дадите?
- Да-да, конечно... - задумчиво сказал Иван Петрович. - Ты же у меня главный критик...
Он похлопал ладонью по стволу старой липы рядом с Мишкой, пнул ногой какой-то камушек, щелкнул туда-сюда выключателем в подъезде и поднялся к себе на второй этаж.
Мысли из головы исчезли, зато зачесались руки. Он схватил авторучку и на одном дыхании набросал три страницы. Отложив ручку, он откинулся в кресле, набил табаком любимую трубку, которую брал только во время работы, раскурил и только тогда перечитал написанное.
'Да, бред сивой кобылы - это как раз про меня сказано', - с тоской подумал он, бросив страничку на стол. Потом пододвинул чистый лист, снова взял авторучку и стал рисовать очередную рыбособаку. Руки уже не чесались. Голова оставалась пустой.
Входная дверь скрипнула. В комнату вошел абсолютно незнакомый Ивану Петровичу человек. Не заметив его, вошедший направился к дивану, снял пиджак и небрежно бросил его на спинку. Взяв с журнального столика графин, он, не глядя, налил в стакан чуть-чуть воды, поболтал ее в стакане и выплеснул в сторону. Вода попала Ивану Петровичу прямо на грудь и начала медленно стекать на брюки и на ковер.
А неизвестный мужчина снова налил воды и поднес стакан к губам. Потрясенный Иван Петрович встал со стула, вынул изо рта потухшую трубку и громко сказал совсем не то, что собирался:
- А рубашка у меня и так чистая!
Мужчина вздрогнул, растерянно опустил руку со стаканом, увидел Ивана Петровича и удивленно уставился на него:
- А-а-а... вам кого?
Теперь смутился Иван Петрович. На миг ему показалось, что он находится не в своей квартире. Он бросил взгляд на письменный стол, и лохматая рыбособака придала ему сил. Иван Петрович агрессивно сказал, в упор глядя на незнакомца:
- А я здесь живу!
В воздухе отчетливо запахло мелкой, но кровавой сварой.
Мужчина оглянулся вокруг, поставил стакан обратно на столик и как-то застенчиво, но тоже с ноткой агрессивности в голосе ответил:
- Простите, но это я здесь живу!
- Извините, не знаю вашего имени-отчества, - насмешливо, как и подобает перед схваткой, возразил ему Иван Петрович, - а адрес, адрес у вас какой, а?
Мужчина спокойно, с достоинством, сел на диван, твердой рукой взял стакан, опрокинул его содержимое в рот, вздохнул и сказал:
- Петр Иванович Мышкин. Липовая, семь, сорок два, А у вас?
- Очень приятно, Иван Петрович Кошкин, и у меня... Липовая, семь, сорок два...
Они помолчали, недоверчиво глядя друг на друга. Желания сражаться почему-то не было ни у того, ни у другого. Но вдруг Ивана Петровича осенило.
- Скажите, а вы в какую баню ходите, не в Сандуны случайно? вкрадчиво спросил он.
- Какие еще Сандуны... Они же в Москве, а не в Минске, - сердито ответил Петр Иванович, затем хлопнул себя ладонью по лбу и рассмеялся:
- На классике ловите! Нет-нет, в баню я не ходил.
Потом он перестал смеяться и тихо спросил:
- Ведь мы же в Минске, да?
Иван Петрович бросил невольный и растерянный взгляд в окно, увидел соседского Мишку с велосипедом и облегченно вздохнул:
- В Минске, кажется...
Петр Иванович задумался, нахмурил брови и сказал:
- А может... вы только не смейтесь... Может, тут со временем что-то произошло? Вы из какого года? Число сегодняшнее помните?
- Число? М-м-м... Тринадцатое апреля, кажется... семьдесят девятого года.
- И у меня семьдесят девятый, тринадцатое... Да-а-а...
Атмосфера в квартире постепенно разрядилась до уровня нейтральной.
Зазвонил трамвай. Иван Петрович снова потряс головой, как давеча, и с надеждой взглянул на собеседника - не исчезнет ли? Но нет, Петр Иванович исчезать явно не собирался. Более того, он вдруг опять заулыбался, сунул руку в карман пиджака и сказал:
- А паспорт, паспорт с пропиской у вас есть?
Иван Петрович прошел к книжному шкафу, покопался среди книг и с чувством, всем своим видом выражая достоинство, протянул потрепанную книжицу:
- Вот, пожалуйста, прошу вас!
Паспорт Петра Ивановича выглядел значительно аккуратнее и даже был закатан в какой-то пластик с тиснением.
- Так... Липовая, семь... сорок два... Центральный... Прописан... января... шестьдесят восьмого...
- Ага! Тысяча девятьсот шестьдесят восьмого! Вот оно! - вскричал Петр Иванович с торжеством и восхищением одновременно.
- Ну да, ну, и что? - непонимающе и потому раздраженно и с недоумением проговорил Иван Петрович. - Да, шестьдесят восьмого, а дальше что?
- Да не шестьдесят восьмого, а _одна_тысяча_девятьсот_ шестьдесят восьмого!
- Ну и... - начал было возражать Иван Петрович, но замолчал вдруг, вглядевшись в лиловый штамп прописки в паспорте Петра Ивановича. Его бросило одновременно и в жар, и холод. Черными чернилами в
