Любо ли, не любо
Прибыл Теркин на тот свет,
Раз на этом убыл...
Мы все - десятка два гостей - друзья и бывшие ученики Белкина, слушали, то и дело вскрикивая от восторга, иногда просили повторить строфу.
Когда он кончил, я сказал непоколебимо убежденно: 'Это гениально'. И сразу же начал переписывать.
Больше девяти лет эта поэма жила у нас дома в тетрадке, во многих других домах - в рукописных, машинописных листах.
Василий Теркин был давним, добрым знакомым. Стихи, ставшие 'Книгой про бойца', в годы войны приходили к нам в газетах и листовках.
В этих стихах жила правда о войне - будничная, окопная, солдатская и в то же время - возвышенная, песенная, былинная правда. Твардовский потом говорил, что эта поэма была '...моей лирикой, моей публицистикой, песней и поучением, анекдотом и присказкой, разговором по душам и репликой к случаю'. Герой поэмы - рядовой солдат Василий Теркин - храбр, находчив, остроумен, смышлен, отлично знает свое боевое ремесло и при всем том не становится идеальным чудо-богатырем: умеет постоять за себя, позаботиться о харчах и выпивке, не увиливает от опасности, но и не лезет в герои. Теркину и его автору мы верили безоговорочно.
В лагерной самодеятельности я читал отрывки из 'Книги про бойца', и мне это было радостно, и слушатели одобряли. Новая встреча с Теркиным была важнее всех прежних.
В поэме-сказке, в стихах - то частушечно-лукавых то задумчивых, печальных, напевных - раскрывалась вся наша жизнь, и давно знакомые будничные приметы внезапно обретали по-новому осознаваемый страшный смысл.
Василий Теркин, пораженный бюрократической сложностью загробного мира, спрашивает встреченного там фронтового друга:
...Но зачем тогда отделы,
И начальства корпус целый,
И другая канитель?
Тот взглянул на друга хмуро,
Головой повел:
- Нельзя.
- Почему?
- Номенклатура.
И примолкнули друзья.
Теркин сбился, огорошен
Точно словом нехорошим,
Все же дальше тянет нить,
Развивая тему:
- Ну, хотя бы сократить
Данную Систему?..
...Невозможно упредить,
Где начет, где вычет.
Словом, чтобы сократить,
Нужно увеличить...
В последующие месяцы и годы некоторые слова, речения, строфы поэмы стали жить сами по себе, так же, как в прошлом веке жили строфы, речения из комедии 'Горе от ума'.
Летом 1963 года Твардовский прочитал эту поэму на даче у Хрущева в присутствии иностранных гостей: Симоны де Бовуар, Сартра, Энценсбергера. По разрешению Хрущева 'Теркин на том свете' был напечатан в 'Известиях' и в 'Новом мире'. Это был новый вариант, значительно измененный по сравнению с тем, который был у нас в тетрадке, но отнюдь не смягченный.
Печатать разрешили, вероятно потому, что поэма-сказка должна была восприниматься как еще одно разоблачение 'культового' прошлого. Так толковались некоторые строфы, например, допрос, который учиняет Теркину потусторонний 'Стол Проверки'. В дополнительных строфах 63-го года названы своими именами зловещие приметы именно сталинской поры:
Постигаю мир иной.
- Там отдел у нас Особый,
Так что лучше стороной...
...Там рядами, по годам
Шли в строю незримом
Колыма и Магадан,
Воркута с Нарымом.
...Теркин вовсе помрачнел.
Невдомек мне словно,
Что Особый наш отдел
За самим Верховным.
...Устроитель всех судеб,
Он в Кремле при жизни склеп
Сам себе устроил.
Невдомек еще тебе,
Что живыми правит,
Но давно уж сам себе
Памятники ставит.
Мы воспринимали эту поэму как расчет с прошлым, как радостный, оттепельный поток, смывающий прах и плесень сталинской мертвечины.
Нас привлекало и непосредственное лирическое самовыражение Твардовского, поэта и редактора, который насмешливо-гневно расправляется со своими исконными врагами, с теми, кто топчет, душит, убивает живое слово.
Весь в поту, статейки правит,
Водит носом взад-вперед:
То свое словечко вставит,
То чужое зачеркнет.
То его отметит птичкой
Сам себе и Глав и Лит
То возьмет его в кавычки,
То опять же оголит.
Знать, в живых сидел в газете,
Дорожил большим постом,
Как привык на этом свете,
Так и мучится на том,
...Обсудить проект романа
Члены некие сошлись.
Этим членам все известно,
Что в романе быть должно,
Кто герой и то ли место
Для любви отведено.
...У нас избыток
Дураков, хоть пруд пруди,
Да каких еще набитых
Что в Системе, что в Сети.
