- Будь здоров! - отозвался на чих Расческин. - А то и значит, что говорит! Мы с тобой, положим, разговариваем, а он именно говорит. Ну, например, как речи произносят или про международное положение по радио говорят... И главное, все по делу! Сволочи вы, говорит, столько вам, сволочам, дано, такие открыты перед вами широкие горизонты, а вы существуете как отпетые босяки. Ведь все вам было сказано, до последнего слова: и про соль земли, и насчет того, чтобы не противиться злодейству, и про верблюда, и про родню. И что же?.. А ничего, как о стенку горох вам эти величественные слова, как были вы дикари, так и остались сущие дикари. В общем, говорит, торопбитесь сказать последнее 'прости', потому что существовать вам осталось максимум три часа.
Пыжиков подытожил:
- Стало быть, этот псих предсказывает конец света...
- Видимо, так его и следует понимать. Но сначала, по его словам, будут разные знамения - например, объявится монстр, который будет нападать на прохожих средь бела дня.
- Ну, это, положим, не в первый раз. То есть как только где объявится юродивый с даром слова, так обязательно предскажет Последний день. В другой раз газеты нельзя раскрыть без того, чтобы там не писали про идиота, который обещает конец света в ближайшее тринадцатое число.
- Когда в газетах пишут - это одно, - печально сказал Расческин, - а когда своими ушами слышишь такие откровения, тогда впечатление совсем другое, именно жутко и тяжко становится на душе. А ну как и вправду настанет Последний день?! Если бессмертия души нет, то наплевать, конечно, - а если есть? Ведь если душа бессмертна, то с тебя спросится на том свете: что же ты, гад такой, сделал с твоей единственной и неповторимой земной жизнью, которая, как ты хочешь, является пропуском в мир иной?! Не знаю, как тебе, а мне нечего ответить на сей вопрос. Потому что действительно я свою жизнь профукал, что называется, ни за грош. Ведь я в молодости мечтал о настоящей медицине, гнойной хирургией бредил, и, если бы не водка, может быть, вышел из меня знаменитый специалист...
- Спешу тебя успокоить, - сказал Пыжиков. - Не то что бессмертной души нет, а вообще никакой души нет, есть только биохимические процессы в подкорке и мозжечке. И смерть - это очень просто: как будто кто вошел и выключил электрическое освещение, - вот и все!
Расческин прильнул губами к носику своего заварного чайника, крякнул, перевел дыхание:
- Хорошо, коли так, а если совсем не так?! По крайней мере, на мой аршин, вероятность бессмертия души равняется очевидности тех самых биохимических процессов, которые происходят в подкорке и мозжечке. Я из чего исхожу? Я исхожу из того, что человечеству снятся сны!
- То есть?..
- То есть эти самые сны говорят о том, что душа-то как раз и есть! Ведь когда ты спишь, ты, считай, что на время помер - не видишь, не слышишь, не чувствуешь ничего, а между тем тебе снится жизнь.
- Ну, я не знаю... - сказал Пыжиков и механически смахнул со столешницы хлебные крошки на пол.
- А вот давай сходим к Муфелю, он все-таки мудрый человек, не нам чета, пускай Муфель рассудит, есть душа или нету ее...
- Давай.
- А то, понимаешь, мы здесь с тобой разводим ля-ля, а у Муфеля на все вопросы готов ответ!..
- Только я сначала переоденусь пойду...
- Давай.
4
Николай Николаевич Муфель, инженер-технолог, работал на Химзаводе в опытной лаборатории и у знавших его состоял на подозрительном счету, потому что он был одержимый, умница и чудак. Трудился он по шестнадцать часов в сутки - восемь на Химзаводе, восемь у себя дома, - зимою и летом ходил в какой-то немыслимой кацавейке с воротником из леопарда, носил косичку, которую обыкновенно прятал за леопардовый воротник, круглый год ездил на велосипеде и мог любую гадость сказать в глаза. В общем, он считался в своем роде городской достопримечательностью, однако не столько по той причине, что имел двадцать четыре патента на разные изобретения и открытия, сколько оттого, что круглый год ездил на велосипеде и мог любую гадость сказать в глаза.
Сам же себя инженер Муфель считал разнесчастным человеком, обделенным по всем статьям. Статьи, собственно, было три: во-первых, ему не давали хода как ученому, и он вынужден был заниматься наукой по вечерам; во-вторых, его любимая женщина двенадцать лет тому назад вышла замуж за председателя Союза композиторов Бурятии и с тех пор проживала в Улан-Удэ; в-третьих, все наличные средства уходили у него на химические реактивы, и он без малого голодал. Одним словом, Муфель был выдающаяся особа, и отсюда неудивительно, что Пыжиков пожелал переодеться, прежде чем идти к нему разбираться насчет души.
Вернувшись в свою квартиру, Александр Иванович некоторое время стоял в прихожей, мучительно вспоминая, зачем он заходил к Вите Расческину, - по делу, за какой-нибудь хозяйственной надобностью или же просто так... Ах да! наконец вспомнил он и ладонью слегка хлопнул себя по лбу. Ведь это у него появилось чужое лицо и он решил, что Расческин, имеющий косвенное отношение к медицине, разъяснит ему причину ужасной метаморфозы или по крайней мере скажет, не симптом ли тут какой-нибудь редкой болезни и нельзя ли ее если не вылечить, то лечить. Впрочем, по тому судя, что Расческин его узнал, чародейственная перемена незаметна чужому глазу, и, значит, медицина в настоящем случае ни при чем.
Александр Иванович опять направился в ванную и, опершись прямыми руками на раковину, долго рассматривал свое новое отражение в зеркале, резко несимпатичное да еще и с шишечкой на носу. 'Но тогда в чем же дело? размышлял он. - Что за глупое волшебство? И что, если оно как-то связано с появлением сумасшедшего, который предрекает Последний день? А вдруг и правда грядет этот самый Последний день и накануне его у всех людей меняются физиономии, то есть вдруг у человека спадет личина и проявится его истинное лицо?..'
Кто-то постучал в дверь. Пыжиков вздрогнул, нервным движением пригладил волосы и пошел открывать; совсем нехорошо у него сделалось на душе, тем более что он издавна боялся неурочных телефонных звонков, непонятных звуков с улицы и гостей.
По ту сторону порога стоял милиционер в чине младшего лейтенанта, хотя это был человек в годах.
- Чего это у вас звонок не работает? - спросил он.
Александр Иванович с испугу махнул рукой.
Милиционер прошел на кухню, сел на табурет, снял фуражку и околышем кверху положил ее рядом с собой на стол. Откуда ни возьмись прилетела муха и села на околыш милицейской фуражки, а Пыжиков подумал: 'Ну вот! Только мухи зимой не хватало!' - имея в виду то старинное народное поверье, что мухи зимой предвещают смерть.
- Вы не беспокойтесь, - сказал милиционер, - у органов к вам персонально претензий нет.
Пыжиков сказал:
- Надеюсь...
- Я вот ни свет ни заря обхожу квартиры вашего дома и беспокою честной народ. Можно было бы, конечно, дождаться собрания жильцов, но у нас ведь как: где трое соберутся, там толку нет.
- Что-то я про собрание не слыхал...
- Ну как же! Внизу объявление висит: общее собрание членов жилищного кооператива 'Вымпел', явка обязательна, начало в десять часов утра.
- Гм... - промычал Пыжиков и потрогал новоявленную шишечку на носу.
- Ну так вот: хожу, беспокою честной народ. Видите ли, какое дело свидетелей я ищу. Свидетелей правонарушения, которое имело место четвертого января. Кстати, где вы были четвертого января?
- А какой это был день недели?
- Понедельник.
- По понедельникам я служу.
- Стало быть, в понедельник, четвертого января, как вам, наверное, известно, было совершено нападение на гражданку Попову, которая проживает в вашем доме, подъезд первый, квартира шесть.
- В первый раз слышу, - напуганно сказал Пыжиков, так как ему подумалось, что младший лейтенант именно его подозревает в нападении на гражданку Попову, но из профессиональных соображений манерничает и хитрит. Впрочем, он действительно слышал об этом происшествии в первый раз.
- Ну как же! В понедельник, четвертого января неподалеку от вашей детской площадки на гражданку
