Кумбс ответил, что будет очень рад. Они поговорили еще несколько минут, потом сеанс связи закончился, но тут же снова зазвучал зуммер. Когда Браннард нажал на кнопку приема, на экране появилось лицо его секретарши, причем выражение лица было таким, словно девушка обнаружила у себя на столе сдохшую неделю назад змею.
- Достопочтенный - технически, конечно, - Хьюго Ингерманн, - сказала секретарша. - Он уже десять минут пытается добраться до вас.
- Ладно, раз уж это мой долг, попытаюсь с ним разобраться, - ответил Браннард. - Соедините меня с ним, - и Гас включил записывающее устройство.
Экран замигал, потом очистился, и на нем появилось полное, ухоженное лицо, дружелюбное и искреннее, с невинно распахнутыми голубыми глазами. Лицо человека, которому доверился бы любой - если не был знаком с его обладателем поближе.
- Доброе утро, мистер Браннард.
- Утро действительно доброе, мистер Ингерманн. Чем могу быть вам полезен? Кроме отмены смертного приговора, конечно.
- О, я полагаю, что это я могу быть вам полезен, мистер Браннард, Ингерманн сиял, как директор сиротского приюта рождественским утром. - Как вы посмотрите на признание своей вины со стороны Лео Такстера, Конрада и Розы Ивинсов и Фила Новиса?
- Я не могу принимать это во внимание. Вы знаете, что признание вины по основному обвинению недопустимо.
Несколько мгновений Ингерманн смотрел на Браннарда в притворном изумлении, потом рассмеялся:
- По этим нелепым обвинениям? Нет, мои клиенты признают свою вину по приличному и законному обвинению первой степени в грабеже, хищении и преступном сговоре. Это, конечно, в том случае, если правительство согласится снять свои смехотворные обвинения в совращении и порабощении.
Браннард сдержал искреннее желание спросить у Ингерманна, в своем ли он уме. Хьюго Ингерманн был кем угодно, но не сумасшедшим. Вместо этого Гас поинтересовался:
- Вы считаете меня слабоумным, мистер Ингерманн?
- Я надеюсь, что вы достаточно разумны, чтобы увидеть выгоду моего предложения, - ответил Ингерманн.
- Ну что ж, как ни жаль, но я ее не вижу. Выгоду для ваших клиентов да; для них это разница между двадцатью годами заключения и пулей десятого калибра в затылок. Но боюсь, что выгода для колонии куда менее очевидна.
- Ничуть не менее. Вы не сможете доказать эти обвинения, и вы об этом знаете. Я даю вам возможность сорваться с крючка.
- Это очень мило с вашей стороны, мистер Ингерманн. Но боюсь, что я не могу принять данного предложения, продиктованного вашей исключительной добротой. Вам придется опровергать эти обвинения в суде.
- Вы думаете, я не смогу их опровергнуть? - Теперь Ингерманн всем своим видом выражал презрение. - Вы предъявляете моим клиентам обвинение в совращении, если я правильно понял? Вы отлично знаете, что, когда мы имеем дело со взрослыми, о совращении речи идти не может. А вам не хуже меня известно, что пушистики являются взрослыми.
- С юридической точки зрения они приравнены к детям.
- Они приравнены к детям по постановлению суда. Это постановление не только противоречит физическому факту, но также является вопиющей узурпацией законодательной власти судом и, следовательно, неконституционно. И потому я намерен его оспорить.
Но ведь это дохлое дело! Правительство может допустить, чтобы это постановление было оспорено. Ведь в этом случае... А! Видимо, на это он и рассчитывает. Браннард пожал плечами:
- Мы можем и не настаивать на том, что ваши клиенты повинны в совращении. Вполне довольно доказанного обвинения в порабощении. В этом хорошая сторона смертной казни - Никого не нужно расстреливать больше одного раза.
Ингерманн презрительно рассмеялся:
- Вы думаете, что можете погубить моих клиентов ложным обвинением в порабощении? Эти пушистики были не рабами, а сообщниками.
- Их напоили допьяна, в этом состоянии вывезли из места обитания, лишили их свободы перемещения, вынуждали выполнять определенную работу, а за неудачу наказывали заключением в карцер, голодом и пытками электрошоком. Если это не соответствует классическому описанию условий порабощения, то мне хотелось бы услышать, как это еще можно назвать.
- И что, пушистики обвиняют моих клиентов в этих преступлениях? спросил Ингерманн. - И проверка на детекторе лжи показала разницу между правдивыми и лживыми заявлениями пушистиков?
Нет, пушистики не выдвигали обвинений, и в этом заключалась только половина проблемы. Вторая же половина состояла в том, чего Браннард все время боялся.
- Можете не отвечать, я сам вам все скажу, - продолжал Ингерманн. - Они не выдвигали обвинений по той простой причине, что пушистиков невозможно подвергнуть проверке на детекторе лжи. Я получил эти сведения от доктора Эрнста Маллина, главного пушистиколога Виктора Грего. Полиэнцефалографический детектор лжи просто не реагирует на пушистиков. А теперь можете выставлять этих пушистиков против моих клиентов, и посмотрим, что из этого получится.
Это было правдой. Маллин, с его убежденностью в том, что всякая научная информация должна быть опубликована, заявил, что, сколько он ни работал с пушистиками, синий цвет на детекторе ни разу не сменился красным, свидетельствующим о лжи. Кроме того, Маллин заявил, что во время его опытов ни один пушистик ни разу не сказал ни слова лжи, ни под детектором, ни просто так. Но с этим Ингерманн решил не считаться.
- А что касается обвинения в совращении, если вы действительно верите, что пушистики по умственному развитию соответствуют несовершеннолетним, то почему вы сочли нужным, чтобы десяток пушистиков поставили отпечатки пальцев под соглашением об аренде Каньона Желтого Песка? Несовершеннолетние не подписывают подобные документы.
Браннард засмеялся.
- Ну это как раз была просто забава для пушистиков, - сказал он. - Они хотели делать то же самое, что делают Большие.
- Мистер Браннард! - Ингерманн произнес это тоном отца, которому его пятилетний сын только что сообщил, что банда разбойников в черных масках пришла и украла коробку с печеньем. - Вы полагаете, что я действительно в это поверю?
- Меня ни в малейшей степени не волнует, поверите вы в это или нет, мистер Ингерманн. Хотите ли вы сообщить мне еще что-либо?
- А что, этого недостаточно? - поинтересовался Ингерманн. - До суда остается меньше месяца. Если за это время вы измените свое мнение, и если в вас восторжествует благоразумие, - позвоните мне. А пока прощайте.
Обычно пилот автолета Виктора Грего не был безумным... ну разве что только в то время, когда он брался за рычаги управления. Каньон Желтого Песка находился на расстоянии трех часовых поясов к востоку от Мэллори-порта, и когда они прилетели на место, солнце стояло гораздо выше, чем тогда, когда они вылетали. Алмаз тоже это заметил и не преминул высказаться по этому поводу.
На посадочной площадке, расположенной на крыше здания Дома Правительства, их встретил сержант морской пехоты.
- Мистер Грего! Мистер Кумбс и мистер Браннард сейчас находятся у губернатора, в его кабинете.
- Никто не явится сюда, чтобы попытаться арестовать моего пушистика? спросил Грего.
Сержант улыбнулся:
- Нет, сэр. Хоть он и обвиняется во веем, кроме космического пиратства, государственной измены и убийства, как и остальные, но начальник полиции Фейн сказал, что не станет арестовывать никого из них, если они завтра явятся в Апелляционный суд.
- Благодарю вас, сержант. Ну что ж, тогда это мне здесь не нужно. Грего отстегнул пистолет, обмотал ремень вокруг кобуры и бросил пистолет на заднее сиденье автолета, потом поднял Алмаза и посадил его
