Олененок подобрал лакомство в трех метрах от Саши. Вкус молока живо напомнил ему молчановский двор; он отбросил всякую осторожность и новый кусок взял мягкими губами прямо из протянутой руки. Но когда Саша встал и хотел погладить, Хобик отпрыгнул.
Архыз сидел и мучился, чуть слышно повизгивая.
Саша пошел на олененка, тот насторожился и еще отступил. Тогда лесник сел и опять протянул хлеб. Хобик доверчиво подошел, и Саше удалось тронуть его за шею.
- Ну и рожки у тебя, - сказал он, оглядывая пенечки. - Как живешь, кто твоя мамка, Хобик?
Совсем рассвело, еще немного - и покажется солнце из-за хребта. Саша осмотрелся и поднял бинокль. Группа рогачей шла по ту сторону долины. Еще пять - нет, шесть фигурок двигались левее.
Хобик забеспокоился и неожиданно большими скачками помчался вдоль склона. Саша не упускал его из виду. Вот он мелькнул в коричневатой заросли лещины, запрыгнув высоко на камни, осмотрелся и снова помчался наискосок через поляну, в лес. Там, на опушке, маячили тени оленух.
- К своим, - сказал Саша и впервые за утро посмотрел на Архыза.
Тот отвел глаза.
- Ладно, забудем. Но сидеть на привязи, пока я вижу хоть одного оленя, понял? А за Хобика спасибо. Молодец.
Глаза Архыза заблестели. Порядок.
Глава пятая
ДАЛЬНИЙ ПЕРЕХОД НА ЮГ, ВСЕ НА ЮГ
1
Жизнь в заповеднике шла своим чередом.
С наступлением весны почти все сотрудники или выехали в горы, или собирались отбыть туда со дня на день.
Котенко задержался. Со всех кордонов к нему поступали сведения о пересчете диких зверей. Он подсчитывал убытки, нанесенные тяжелой зимой и вспышкой браконьерства.
Труднее всех пережили зиму зубры. Погибло несколько десятков старых животных и молодняка.
- Жалко, - сказал Саша, выслушав зоолога.
- Конечно, друг мой, жалко. Но я вижу в случившемся не только печальную сторону. Давай поразмышляем, нет ли здесь положительного, или, как теперь говорят, позитивного, фактора. Мы имеем уже порядочное стадо диких зубров. Подчеркиваю - диких. Но начинали-то мы с двух пар полуприрученных особей, которых привезли из Аскании-Нова. Хочешь или не хочешь, а родоначальники теперешних зубров несли в своем организме нечто весьма удаленное от природы - изнеженность, признание человека, на которого они полагались в трудную минуту. И этим они отличались от диких зверей. Да и здесь в первые годы мы держали их за изгородочкой, опекали в меру сил. Ну и признаки вырождения были, мне кажется, налицо. Потом их выпустили на волю, однако и ты, и я, и десяток наших зуброводов старались не сводить со стада глаз. Соли? Пожалуйста! Сена подкинуть? Сию минуту! Больного полечить? Это тоже можно... Маленького подержать в тепле? Милости просим! Звери никак не могли стать настоящими, похожими на тех знаменитых 'домбаев', кавказских зубров, какие населяли горы сто и более лет назад. А нам нужно воссоздать именно таких. И вот тогда вмешивается природа, жестоко, но справедливо. Нынешняя суровая зима подвергла стадо экзамену на выносливость. Кто погиб, ты, конечно, ответишь?
- Слабейшие, - сказал Саша.
- Вот именно. А выжили, разумеется, сильнейшие. Естественный отбор. Хоть и ужасен он для гуманнейших устремлений нашего века, но по отношению к диким зверям действует, обязателен.
- Но мы же уничтожаем волков? - не удержался Саша.
- В меру, только в меру, чтобы не мешать воспроизводству стада копытных, в первую очередь оленей, серн и косуль. Но мы не допускаем и полного уничтожения хищников в заповеднике. Крымское охотничье хозяйство уже обожглось на этом. Там не осталось волков. И за какие-нибудь десять лет олени заметно измельчали, стали чаще болеть.
- Тогда зачем же мы боремся с браконьерами? - не очень уверенно спросил Саша. - Тоже прореживают...
- Не смеши, - серьезно сказал зоолог. - Эти куда хуже и опасней волков. На мушку им попадают в первую очередь крупные, выдающиеся особи. Браконьеров интересуют мясо и рога. Они остаются злейшими врагами природы. И нашими.
Котенко зашуршал бумагами на своем столе. Саша сел рядом.
- Ну, выкладывай, что там с олененком.
- Встретил, - скупо ответил Саша. И рассказал, как все произошло.
- Вот что, - задумчиво произнес Котенко, выслушав рассказ. - История с твоим воспитанником интересна сама по себе. Но она представляется мне значительной и с научной стороны. Мера и действенность воспитания... Борьба изначального дикого и благоприобретенного в животном для зоологии в какой-то степени еще терра инкогнита. Ты, Саша, не теряй из виду своих воспитанников. Это довольно трудно, тем более без Архыза... Впрочем, я думаю, можно, в виде исключения, разрешить тебе обходы с Архызом у границ заповедника. Как-никак, а он непременный участник эксперимента, не меньший, чем руководитель.
- Какой руководитель? - не понял Саша.
- Александр Молчанов, конечно. Ты, Саша, пойми: это не игра и не причуда - все, что касается Лобика, Архыза и Хобика. Это эксперимент, и ты его доведешь до конца.
К исходу дня, когда тесный дом главной конторы заповедника поутих, Ростислав Андреевич закрылся в фотолаборатории и, выглянув из темной комнаты лишь на минуту, окликнул Сашу.
- Вот тебе ключ, иди домой и готовь, брат ты мой, распрекрасный ужин. Я задержусь на часик.
Саша медленно побрел по улицам областного центра.
В этот вечерний час город, окруженный с трех сторон лесами, был во власти весны. С гор, почти полностью одевшихся в молодую листву, сбегал ветер, пропитанный ароматом свежей зелени, горькой черемухи и ожившей, полной сил земли. Распускалась липа, отцвел и вовсю зазеленел светленький ясень. Вот-вот должны были раскрыться набухшие гроздья сирени.
В саду-дворике зоолога, куда пришел Саша, распевала малиновка. Ей, должно быть, очень нравилась жизнь; она нисколько не боялась людей, рядом с которыми жила испокон веков. И Саша подумал: почему у человека нет таких же отношений со всеми животными и птицами? Ведь им между собой абсолютно нечего делить, даже пространство. Вон какая огромная польза получилась для обеих сторон от дружбы собаки с человеком, кошки с человеком, наконец, от приручения лошади, верблюда, ослика.
Проблема, как сказал бы Ростислав Андреевич.
Саша уже заканчивал несложные кухонные дела, когда пришел Котенко. В руках у него был сверток. Осторожно положив его на стол, Ростислав Андреевич крикнул Сашу.
- Ты только спокойно, - сказал он улыбчиво, принимаясь развертывать газету. - Выслушай маленькое предисловие. Дело вот какое. Когда-то я обещал твоему отцу, Егору Ивановичу Молчанову, в память о подвигах Самура отпечатать одну фотографию. Я не успел этого сделать для Егора Ивановича. Фотографию ты видишь над столом. Судя по всему, она нравится тебе.
- Очень нравится, - сказал Саша и снова посмотрел на стену, где в рамке висела фотография Самура и Монашки, родителей Архыза.
- Ну, а сегодня мне удалось отпечатать еще одну копию. Хочу подарить ее тебе, Саша. Держи.
На большом листе плотной бумаги размером тридцать на сорок, на бумаге, конечно, очень качественной, цветной, обрамленной ореховой узенькой рамкой, стоял, изготовясь к прыжку, бело-черный Самур. Его коричневато-темные глаза с блестящими зрачками напряженно всматривались куда-то левей фотографа, а рядом, наклонив мордочку и ощерившись, готовая ринуться вперед, застыла черная Монашка. Небо сбоку горело оранжево-красным светом, а черные зубцы альпийской вершины казались совсем аспидными, потому что солнце только что зашло за них.
Картина, слегка подернутая голубоватой дымкой, казалась и живой, и фантастической одновременно. Это была удача фотографа, редкостная удача даже для мастера.
- Повесишь у себя дома, вот так же, над столом. Я думаю, Елена Кузьминична возражать не будет.
- Спасибо, Ростислав Андреевич.
2
Май. Первая попытка подняться в альпийскую зону.
Май освежающий, когда лес дышит молодой, еще прозрачно-зеленой листвой и пахнет цветущей липой, пряными травами, холодной, чистой водой.
