злой и нетерпеливый рык.
- Тихо, тихо, Архыз. - Саша намотал на руку поводок, сел у огня.
Тогда сел и Лысенко.
- Что там случилось?
- Тут, понимаешь, такое дело... - нерешительно начал Иван, все поглядывая на черную морду собаки. - Но лучше я все по порядку, ладно?..
2
Следователь областной прокуратуры, которому поручили дело о браконьерстве, повел работу решительно и быстро. Конечно, свою роль сыграла статья лесника Молчанова в центральной газете, после которой кое-кому из милиции и прокуратуры пришлось выслушать немало горьких упреков. Но и само дело заинтересовало молодого следователя, возмущенного браконьерами и той показной наглостью, которая говорит не столько о смелости их, сколько об уверенности, что все разрешено. Безнаказанность прежних поступков как бы подстегивала Козинского и его приятелей на новые и новые похождения.
С предельной ясностью обнажилась роль лесника Владимира Козинского как главаря. Ивана Лысенко не посадили, но до суда он дал подписку о невыезде.
Суд сделали показательным.
Все еще надеясь выйти если не сухим из воды, то с малыми потерями, Козинский вел себя на суде вызывающе: сидел нога на ногу, отвалясь к стене, слушал судей и свидетелей с иронической улыбкой на худощавом лице и постукивал длинными белыми пальцами по барьеру, отгородившему обвиняемых от зала, а вопросы свидетелям и суду задавал так, будто не его судят, а кого-то совсем другого.
В зале собралось полстаницы, а к часу вынесения приговора и на улице перед клубом уже стояла порядочная толпа.
Котенко выступил в качестве общественного обвинителя. Говорил зоолог горячо, ссылался на авторитетные имена и мысли великих, а когда кончил, Козинский все с той же иронической улыбкой похлопал ему, чем вызвал неудовольствие судей.
- А почему бы и нет? - спросил он, когда получил слово. - Отлично сказано: охрана природы - наше общее дело. Только странно: судят меня и моих товарищей, а не судят зоолога Котенко и разное начальство даже из министерства, а ведь они тоже бьют туров и оленей под видом необходимости изучения. Или закон не для всех одинаковый?
Его прервали. Зал гудел от возмущения. Даже защитник укоризненно покачал головой.
Приговор отличался от того, каким желали его услышать и защитник и Козинский. Ивана Лысенко и деда из сторожки приговорили к уплате большого штрафа. Двое получили по году тюрьмы. А лесника Козинского, с учетом тяжести преступления, приговорили к пяти годам колонии.
Он побледнел, вскочил, хотел что-то сказать, растерялся, но судья уже складывал бумаги, сзади стояли милиционеры, а зал гудел разноголосо, и слышно было, как всхлипывала в первом ряду жена.
У заднего крыльца, куда выводили осужденных, уже собрались родственники, любители поглазеть. Ждали милицейскую машину. Ворота стояли настежь. Через дорогу зеленел овраг, поросший кустами, а дальше дубовый лес. Свобода была рядом. Если не сейчас, то когда?..
- С женой я могу проститься? - спросил Козинский и, не дожидаясь разрешения милиционера, протиснулся в толпу, обнял плачущую жену, шепнул ей: 'Пошли завтра Петьку к дупляному дубу' - и неожиданно побежал, раздвигая людей, которые сами шарахались от него.
- Стой, стрелять буду! - тонко закричал участковый, схватился за пистолет, но стрелять не мог, потому что кругом были люди.
Поднялась паника, в разные концы понеслись машины, куда-то бросились за ищейками. Но кто же еще так хорошо знал лесные тропы, как сбежавший преступник? Словом, писать бумагу о пересмотре судебного решения не пришлось, а у краевой милиции появилось еще одно дело - о розыске.
- Когда все это приключилось? - спросил Саша, выслушав рассказ Ивана.
- Должно быть, до твоего ухода. Я, понимаешь, думал, что ты придешь на суд, а тут узнаю - в горы подался. Ну и я тоже.
- Может, его уже нашли?
- Судачили, будто засаду около дома устроили, но он же не дурак идти домой, и зачем ему идти? Винтовка у него в лесу спрятана, голодным не останется, а теперь, когда горы позеленели и впереди лето, проживет как-нибудь без передачи из дому. Так что вряд ли словят.
И только тут Саша понял, зачем Лысенко пошел навстречу ему. Он положил руку на плечо Ивану.
- Спасибо тебе.
- Чего там... - застеснялся Иван. - Подумал, понимаешь, вдруг этот тип выйдет как раз на твою тропу, а ты ничего не знаешь.
Лысенко сказал об этом просто, сдержанно, но простота честного поступка тронула Сашу. Ведь что ни говори, а это он, Молчанов, способствовал суду, и теперь Ивану придется уплатить восемьсот рублей штрафу, деньги не малые, по семье крепко ударят. И тем не менее Иван с открытой душой пошел в горы предупредить об опасности, ночевал в холодном лесу, ждал.
Саше и сказать ему что-то доброе хотелось, и было не по себе как-то. Развязывая рюкзак, чтобы приготовить ужин, он хмурился и улыбался. Лысенко тоже молчал, сидел и шуровал хворостинкой огонь.
- Зачерпни воды, кашу сварим. - Саша протянул котелок.
Пока Иван ходил в темноту, Молчанов сидел, уставившись на огонь, но думал не об опасности, вновь появившейся в горах, а о доброте человеческой, которая, к счастью, всегда была, есть и будет.
- Так-то вот, Архыз, - сказал он и погладил овчара. - Это наш друг, слышишь? Еще один друг.
Ночь в предгорье выдалась теплая, набежали облака, столпились у перевала, уплотнились, и все солнечное тепло, накопленное за день, осталось у самой земли. Кажется, ожидался дождь, потому что дым от костра не шел высоко, а стелился над головами.
Спали хлопцы спина к спине, укрывшись плащами. Архыз уснул в ногах у приятелей. Иван, правда, просыпался курить, подбрасывал дров, но Саша, уставший, измученный походом и событиями последних дней, даже с боку на бок не перевернулся.
Завтракали дружки последним брикетом каши и пили чай с остатками сгущенного молока. Запасы у Саши кончились, а у Ивана их, оказывается, совсем не имелось, налегке пошел. Он немного разгрузил Сашу, взял лыжи, телогрейку; сейчас она оказалась вовсе лишней, как и шапка.
Шли не торопясь, останавливались на возвышенных местах, откуда был обзор, но листва здесь за два дня так распушилась, что обзор получался неважным.
Архыз бежал впереди, делал замысловатые петли и без конца вынюхивал душный лес, притихший в ожидании дождя, а может быть, и первой весенней грозы.
До поселка оставались считанные километры. Здесь было лето. Всюду торчали крупные бутоны ирисов, которые вот-вот раскроются; под деревьями, где чисто от травы, белели свеженькие кисточки ландышей, голубели анютины глазки и колокольчики. Молодая, свежая листва упруго и густо облепила деревья, она источала горьковато-сочный аромат.
Чудесная пора!
Там, где долина расширялась, а дубовый лес редел, попадались хорошие травянистые полянки. Архыз забеспокоился, он все время подбегал к Саше и заглядывал в глаза.
- Что с ним? - спросил Лысенко.
- Просится куда-то. Ну иди, иди...
Овчар тотчас же исчез в кустах.
- А ну давай посмотрим, куда он заспешил. - Саша снял рюкзак, Иван положил свой груз, и они тихонько пошли через лес, высматривая Архыза.
В полукилометре от дороги глазам их предстала картина, которую редко может увидеть натуралист.
Высоко подымая голенастые ноги, по кругу в центре поляны бегал молодой олень, а за ним, тоже игриво подпрыгивая, извиваясь всем телом, мчался Архыз. Уши его дергались, язык вывалился, он догонял олененка, тот взбрыкивал или угрожающе наклонял мордочку с тупыми пеньками рогов; тогда Архыз отбегал в сторону, но тут же натыкался на медвежонка примерно одного с ним роста, и все повторялось: то Архыз убегал от желтоглазого, довольно тощего боровика, то медведь ковылял за ним и щерился, словно хотел
