Панасенко Леонид
Поиграй со мной
Леонид Панасенко
Поиграй со мной
Сыну Максиму и его спутникам
на дорогах детства
ЧЕТЫРЕ ЗЕЛЕНЫХ ЛИСТКА
Это была не пурга. Это был взбесившийся снег. Тревожными голосами звучал он в ледяных торосах, в одно мгновение заполнив узкую щель между небом и землей. И закипело белое варево. Снег слепил глаза, отчаянно царапал лицо.
Это была странная пурга. Возникла она внезапно, вопреки всем прогнозам. Даже не возникла, а снежной бомбой разорвалась над головой. Вместе с ней пришли две неприятности. Уже первый разбойничий посвист ветра будто заговорил самоходные лыжи - черные змейки гусениц безжизненно замерли, и Максим чуть не упал. Одновременно погас зеленый глазок браслета связи.
'Чудеса!' - подумал Максим, останавливаясь. Он еще раз растерянно потрогал браслет и буквально на миг перенесся в недалекое прошлое, на первый праздник Приобщения.
Сентябрь. Первый класс. Торжественная линейка. Ким Николаевич, директор школы, вручает им эти браслеты. Каждому жмет руку, улыбается. Говорил он тогда мало, и Максим все запомнил слово в слово.
- Ребята, - говорил Ким Николаевич. - У вас сегодня двойной праздник. Прежде всего вам предстоит вскрыть самую удивительную на свете копилку. Люди веками складывали в нее знания, а мы все это вытряхнем, изучим, что к чему и зачем. А браслеты связи... Это ваше первое настоящее приобщение к миру взрослых. Теперь вы можете послать любому человеку свое изображение и голос. К вам тоже станут приходить - по делу и просто в гости. Через два года вас научат пользоваться всеми видами транспорта, и, кроме свободы общения, вы получите свободу передвижения. На земле, в воздухе, под водой. На третьем празднике Приобщения, после окончания пятого класса, человечество даст вам право совещательного голоса во всех своих делах...
Максим тогда так развеселился, что стал размахивать руками и тихонько запел свою 'самодельную' песню:
Медведи из снега,
Яблоки из льда.
Мы на полюс едем,
Горе не беда.
Директор остановился возле него, спросил:
- Ты доволен, малыш?
- Сильно-пресильно! - честно ответил Максим...
'Однако, что же я размечтался? Пурга - дело нешуточное, особенно когда ты сразу всего лишился. Браслет не работает, лыжи - тоже. Разве что покричать?'
- Э-ге-гей! - позвал Максим. Обжигающий ветер швырнул его слабый возглас назад.
'Надо идти, - подумал мальчик. - Меня, наверное, уже ищут. Отец и Гарибальди поехали на вездеходе. Остальные - на снежных глиссерах. И 'Пингвинам' [автоматические метеонаблюдатели], конечно, передали приказ искать человека. Максим представил, как все это происходило. - Каждые десять минут Биоцентр получает от браслета связи рапорт о самочувствии человека - пульс, температура, биотоки. Но вот по какой-то причине ниточка жизни оборвалась. В ближайшей диспетчерской взревела сирена тревоги. Не теряя и секунды, электронный мозг начинает операцию РПС - розыск, помощь, спасение. Станцию, конечно, уже подняли на ноги. И соседние - тоже. Если через час его не разыщут, с полуострова Кука взмоет эскадрилья вихрелетов-спасателей. Огромные красные птицы, которым нипочем любая пурга... Вот дела! Интересно, сообщат ли о том, что он пропал, маме Юле?'
Максим решительно отбросил фоторужье - поохотился, называется - и двинулся вперед. По его расчетам получалось, что до станции, до его 'Надежды', километров пять-шесть. Если не собьется с пути, то...
Он быстро заметил, что странности пурги не закончились. Пурга напоминала речку со множеством водоворотов. А еще было похоже, будто с неба свесили толстенный канат, конец его расплелся, и Максим пробирается между волокнами - сквозь движущийся лес с белыми стволами.
Становилось холодно. Максим включил электрообогрев костюма, но желанное тепло даже не шевельнулось под меховой подкладкой. 'Сели батареи, тоскливо подумал мальчик. - Вечные, безотказные - сели. Вот и причина всех бед. Что с ними могло случиться?'
Максим быстро слабел. Лыжи разъезжались куда попало, ветер перехватывал дыхание, снег слепил глаза. Мальчик даже прикрыл их на минуту, и тут что-то мягко толкнуло его в грудь. Нет, не пурга. Он открыл глаза и буквально уткнулся... в зеленую стену леса.
Максим механически сделал еще шаг, и лыжи увязли в густой траве. Влажный горячий воздух пахнул в лицо, и мальчик буквально онемел от изумления. 'Может, я замерзаю, и все это кажется?' - мелькнула тревожная мысль. Он снял рукавицу и больно ущипнул себя. Наваждение не исчезало. Напротив, лес как бы подступил ближе. Густой, душистый, солнечный. И незнакомый. Сосны не сосны, березы не березы. А вот стоят вообще ни на что не похожие деревья с голыми красновато-бурыми стволами. Ветки все в цвету, даже листьев не видно. Кустов - тьма. Странные такие. Похожие на папоротники.
- Неужели в тропики занесло? - подумал вслух Максим. Он еще раз внимательно огляделся. Нет, не тропики. В двух шагах за его спиной лес резко обрывался. Там, словно за толстым матовым стеклом, беззвучно развевались снежные космы.
Максиму стало не по себе. Откуда все это: лес, тепло, цветы? И где - в Антарктиде! Лучше, право, иметь дело с пургой. Она враг коварный, хитрый, безжалостный, но зато враг реальный, знакомый, повадки его хоть знаешь. А это... Это вообще или бред, или волшебство. Одно можно сказать наверняка в радиусе двух тысяч километров нет и в помине таких райских уголков. И быть не может! Тогда что же перед ним? Нет, надо уходить отсюда. Сейчас же уходить! Тем более, что его ищут. И ищут где угодно, но только не в тропическом лесу...
Максим поспешно сорвал с ближайшего куста несколько листьев, сунул в карман куртки. Затем, тяжело волоча лыжи, обошел корявое деревце, чем-то похожее на акацию, и снова шагнул в леденящее месиво из снега и ветра. На выходе его тоже легонько толкнуло в грудь. Не оглядываясь, мальчик побежал в сторону станции. Время от времени он подносил к глазам компас, но стрелка словно взбесилась, и страх, как стая волков, начал окружать мальчика.
'Мама Юля, - мысли ползли хаотичные и слепые, как все вокруг. - Мы поедем на Тису. Как прошлым летом. Я попрошу у лесника разрешения, и мы снова будем жечь разноцветные костры. Дядя Павел добрый, он разрешит. Ему тогда тоже понравилось. Я ему даже химикаты свои оставил. Дядя Павел спрятал их. Говорил: 'Я по настроению костры буду расцвечивать. Грустно пусть голубенький горит, а весело - тогда твоих окисей, солей добавлю. Огонь и запляшет у меня на сучьях солнечными человечками...' Мама Юля, не надо огня. Его так много. Белого, холодного. Ой, какой холодный огонь!'
В голове стучало, во рту пересохло. Изнутри поднимался тошнотворный жар, и Максим жадно ловил губами снег - все хотел утолить внезапную жажду. Он уже еле шел. Останавливался, снова брел наугад. Память все чаще уводила его к счастливым полянам лета. Все чаще появлялось желание остановиться, прилечь, отдохнуть хоть немножечко. Он останавливался, но мама Юля непривычно резко и повелительно кричала издалека: 'Иди, быстро иди!' - и мальчик, плача и забываясь, снова брел вперед.
Свет близких фар ослепил его, и он упал.
- Сыночек, как же ты так! - шептал Егор Иванович, поднимая Максима на руки.
- Ах вы, зайцы мои, - приговаривал Гарибальди, укладывая мальчика на заднее сидение вездехода. - В снегу все, закоченелые. Сейчас мы зайцев отогреем, чаем напоим...
Отец Максима старался помочь начальнику станции, но тот оттеснял его могучим плечом и ворчал:
- Не суетитесь, Егор Иванович. Не пристало, брат, не пристало.
Он включил автоводитель, укрыл Максима своей огромной шубой.
- Папа, - тихонько сказал Максим. - А я в лесу был. Чудной такой лес. Все в цвету, тепло...
- Бредит, бедняга. - Тимофей Леонидович нахмурил брови, прибавил скорости.
- Нет, па, я серьезно. Лес...
Очнулся Максим от громкого голоса доктора Храмцова.
- Чип-чип, чепуха, - басил Храмцов, он же - Карлсон. - Двустороннее воспаление легких. Считайте, что мальчик отделался легким испугом. Но пяток деньков придется полежать.
Начальник станции сидел на кушетке, смотрел на Максима и улыбался.
