глаз, тайную прохладу кожи и упругость губ... Все забирает. Все дары свои. Справедливо ли это? Иван Никитич вздохнул. Может, и справедливо. Потому что осень жизни приносит свои дары. Прежде всего - ясность ума и понимание, что суета есть суета, как ее ни назови.
Хлопнула калитка. На пороге веранды мелькнуло цветастое платье Мироновны.
Соседка зашла к Бартошиным как бы денег занять. На самом деле хотелось, конечно, другого. Посмотреть. На двор, на дом соседский, на Никитича, на Марию его. Странная она... Всю жизнь возле швейной машинки просидела, а туда же - гордая. Слова лишнего не вытянешь. Ну да ладно, я и сама все увижу. Главное - надо узнать, что с прошлой пятницы изменилось. Жизнь-то вытекает. Как вода из дырявой бочки. А там и дно. А на дне всегда самое интересное...
Мироновна вошла в комнату и сразу же сфотографировала глазами лица соседей. Не завелась ли, не дай бог, в доме какая напасть? Она сперва всегда на лице поселяется. Напастей Мироновна знала за человекам тьму, они за ним - говорила - вместе с тенью ходят. Особенно за выпившими мужиками. Правда, Никитич не пьет, но это ровным счетом ничего не значит. Сегодня в рот не берет, а завтра, смотри, уже запойный.
- Разведданные доставила? - улыбнулся Бартошин, кивая соседке. Он любил при случае ввернуть в разговор военное словечко.
- Так точно. Все при мне, - подтвердила Мироновна. - Квартирантка вчера в Москву ездила. По радио небось всего не расскажут.
И заспешила, даже задрожала от напряжения, пропуская через себя жизнь, как турбина электростанции пропускает бешеный поток воды.
Поначалу Мироновна ничего нового не узнала. Затем Мария не удержалась, похвасталась:
- Виталий завтра приезжает. Первый отпуск.
Младший сын Бартошиных уже год работал судьей в Харькове - оставили после юридического. Виталий собирался жениться и в письме сообщил, что приедет с Полиной, невестой, чтобы познакомить с родителями. Об этом Мария соседке все-таки не сказала.
- Радость-то какая, - всполошилась Мироновна. - Приготовиться вам надо, скупиться. Раз такое дело - у других попрошу.
- А чего хотела попросить? - на свою голову спросил Иван Никитич.
- Нет, нет! Теперь не надо, - засобиралась соседка. - Рублей тридцать думала перехватить. Квартирантка сапоги из Москвы привезла, югославские. Ей, оказывается жмут, а мне в самый раз.
- Найдется у нас, Мироновна, не уходи. - Мария пошла в соседнюю комнату за деньгами.
Иван Никитич вдруг безо всякой видимой причины погрустнел. А тут и жена на пороге. В глазах недоумение:
- Ваня, ты деньги брал?
Мироновна насторожилась.
- Брал, - сказал Бартошин и достал из-за шкафа аккуратный желтый чемоданчик. - Вот, купил.
- Там только семь рублей осталось, - напомнила жена. - За один чемоданчик - сто рублей?
- Сто тридцать пять, - уточнил Иван Никитич. - Это телескоп, Мария. 'Алькор' называется. Помнишь, я хотел купить, еще когда Виталий в школу ходил...
- Господи, - прошептала Мироновна, предчувствуя скандал. - Такие деньги!
Мария глянула в ее сторону, понимающе улыбнулась.
- В сентябре звезды близкие, - объяснил смущенно Иван Никитич.
- Телескоп, говоришь. - Мария открыла чемоданчик, потрогала приборы. Потом глянула на соседку, засмеялась. - Ничего, до пенсии доживем. - И пояснила Мироновне: - Если человеку в радость, чего ж не купить? Мы и микроскоп купим... Если в радость.
Скучно стало Мироновне. Шла домой и жалела, жалела соседей. Как слепые живут: повернутся к солнцу лицом и улыбаются. Они думают, что без тени живут. Друг на друга дышат. А чего дышать-то? Ведь тень - она всех догонит. И накроет, когда надо. Это в молодости ее не видишь, не замечаешь. А потом и не хочешь - обрастаешь, обрастаешь тенью.
- Вон то сорви, на верхушке, - попросила Мария.
Бартошин поднял палку, подвел рогачик под черенок, повернул. Яблоко глухо стукнулось о землю. Мария подобрала его, вытерла, положила в корзину. Паданку, считал Иван Никитич, к столу не подают.
- Напомни, пожалуйста: вечером надо мясо сварить.
Жена стояла против солнца, выпрямившись, опустив перемазанные помидорной ботвой руки. Бартошину стало совестно. Телескоп десять лет ждал, мог еще месяц-другой подождать. Надо было кофту Марии купить. Мохеровую. Скоро осень - задождит, задует, поясница опять начнет донимать...
- Почему вечером? - невпопад спросил он.
- Вареников налепим, - сказала Мария. - Или забыл уже, как вы с Виталиком заказывали: 'Мамочка, в воскресенье... Мамочка, только не с сыром'...
Бартошин собрался рассказать, как они раз сами, мужички, лепили вареники с капустой. Мария тогда в больнице лежала. Налепили они с Виталиком, а вареники разварились, получились щи... Открыл Иван Никитич рот, да так и застыл, потому что в небе что-то затрещало - так рвется материя - и в помидорные кусты, чуть не сбив Марию, рухнул человек.
Мария испуганно отступила.
Человек в комбинезоне не мог освободиться от чего-то большого и белого.
'Парашют или дельтаплан', - со знанием дела отметил про себя Бартошин и поспешил к незнакомцу. Помог ему выбраться из лямок, поддержал, когда тот, постанывая, стал выпрямляться.
- У вас лицо в крови! - охнула Мария.
- Это помидоры... - сказал человек и улыбнулся, пряча боль: - Весь огород вам порушил.
- Да нет же - кровь, - встревожилась Мария. - Идемте быстрее в дом.
Иван Никитич подал раненому воды, а когда тот умылся, прижег ему ссадины йодом. На самую глубокую, возле брови, пришлось положить тампон, прижав его полоской лейкопластыря.
- Соревнования? - поинтересовался Бартошин, кивнув в сторону амуниции гостя.
- Нет. - Раненый помедлил с ответом - он внимательно разглядывал бывшего учителя. - Скорее экспериментальный полет. С научной целью.
Теперь Иван Никитич понял, что громадные белые лепестки, которые Мария положила у порога, не что иное, как крылья. Грязные, в земле и ботве, великолепные крылья.
- Простирни, - попросил Иван Никитич жену и спросил у незнакомца: Если, конечно, можно?
- Можно, - кивнул тот, - если Марию Васильевну не затруднит.
'Откуда он знает имя-отчество жены?' - удивился Бартошин, но виду не подал.
- Лучше с мылом, - добавил незнакомец. - Без порошка. У вас очень едкие порошки, а там органика.
Это 'вас', которое Мария не заметила, кольнуло слух Бартошина как знак какого-то отмежевания. Что хотел сказать этим гость? Что он, из Москвы? Так они сами, считай, в черте города живут. Да и не похож он на пижона.
- Все равно, - сказал незнакомец как бы самому себе. - Все равно придется вмешаться в вашу память. Крылья, факт падения, облик... Все это придется стереть. Поэтому будем откровенны. Я, собственно, не человек.
Иван Никитич нахмурился.
- Зачем вы нас морочите? - Он покачал головой. - Мы пожилые люди, но кое в чем разбираемся. Я в прошлом педагог...
- Иван Никитич, - перебил его странный гость. - Вы не пожилые, вы золотые люди. И в моих словах нет никакого обмана или розыгрыша. Я действительно сотрудник ГИДЗа в ранге Посланца.
Мария в недоумении выпрямилась - она по частям стирала крылья в большой миске.
- ГИДЗ - это Галактический институт Добра и Зла, - пояснил незнакомец. - Посланец - нечто вроде должности, я работаю в секторе активного добра. Разумеется, я не человек, это временная биоформа, однако сущность моя и моих собратьев вполне материальна. Так что никакой мистики.
- Странно, - прошептал Бартошин. - Галактический институт, секторы... Может, вы начитались фантастики?
- Да нет же, - досадливо сказал Посланец. - Просто вы мне понравились. Я пролистал вашу память - и
