- Вот это другое дело. Ты следи за своей речью...
- Я слежу.
- А почему опять голый?
- Жарко, сэр.
- Без головного убора... У военного человека голова должна быть в фуражке.
- Не понял...
- Где вам понять такие тонкости устава, учишь-учишь дураков... Без головного убора военный, если повстречается на улице патруль, запросто может угодить на гауптвахту. Или схлопотать выговор с занесением. Интересно, хранится еще в архиве Генштаба мое 'личное дело'? Все чаще об этом думаю. С одной стороны, там ничего выдающегося нет, чтобы хранить вечно, - приводы в комендатуру, пререкания с начальством. Выговоров куча... Но с другой, жалко, если выкинули на помойку или сожгли. Что же тогда остается от человека, если он не Лев Толстой? Все-таки летал я или не летал на самолете? Летал, не могло же это мне присниться. Бывало, совершишь посадку, дернешь у себя в каюте двести граммов, заешь килькой в томате. Или - ряпушкой... Иногда даже сайрой, если достанешь. В общем, все нормально было, несмотря на тоталитаризм. Сейчас думаю: не в тоталитаризме дело... Дело в количестве и качестве спиртных напитков, которые мы пьем. Ладно, это я так, мысли вслух. Вы слушаете меня, генерал?
- А как же, ваше величество. Очень внимательно слушаю.
- Так вот, о чем я... Ага, ему, видите ли, жарко! Мало ли что! Я два года служил в Узбекистане, там тоже жарко, так что же теперь - при исполнении служебных обязанностей штаны снимать? Ты хоть понимаешь, кто ты такой? Ты генерал! От инфантерии... Командующий моей личной гвардией. Второе лицо в государстве, можно сказать.
- Так точно, сэр, можно.
- Вот именно - можно. Но можно и не сказать. Понял? Все зависит от личности человека, который занимает ту или иную должность. Как он сам себя поставит. Бывает, начальник склада вещевого довольствия, прапорщик-сверхсрочник, имеет вес в полку не меньше самого командира. Не принесешь ему пол-литра - не даст сапог или новую шинель, когда старой срок вышел и в ней неудобно на людях показаться. Будешь ходить на склад неделю, месяц - нету твоего размера, и все тут. Сам ходит в шинели из майорского сукна, фуражка полковничья, с тульей, как у Геринга. Выйдет неожиданно из-за угла - честь отдашь засранцу. А ты? Генерал, а стоишь перед главнокомандующим как орангутанг, развесил яйца. Пузо отпустил... Но большой живот украшает генерала, когда он в штанах с лампасами и в мундире. При орденах. Чем больше живот, тем больше орденов помещается. А посмотреть на него в бане - никакого вида. Я спрашиваю, почему ты голый?
- Виноват, сэр.
- Знаю, что виноват. Распустился, Миня. Вчера виноват, сегодня виноват... Ну ладно. Ты вот что... Акватория - хрен с ней, там сколько ни смотри, двадцать лет смотрим, - пусто. Слишком уж мы удалены от оживленных морских путей. А вот за небом смотрите в оба. И - как я учил: увидите большую птицу, которая не машет крыльями, но летит, а позади нее в небе белый хвост, - сразу пусть выпускают красную ракету. А если не сработает ракета, давно лежит и, может, отсырела, тогда зажигайте по всему острову костры. В оба смотреть, в оба!
- Мы и смотрим, сэр, а как же. На горе Святого Георга выставлен дополнительный пост из пяти наиболее подготовленных воинов с ракетами. Костры тоже наготове. В случае чего... Так что можете спать спокойно, ваше величество.
- Я и так сплю спокойно.
- Я знаю, сэр.
- Что ты знаешь? Что ты знаешь, мудак! На что ты все время намекаешь? Ей-богу, иногда можно подумать, что ты все записываешь за мной, что надо и не надо, чтобы потом продать желтой прессе. Что-то ты сегодня разговорился... А ну подойди ближе. Смелей, смелей! А ну, дыхни... Да на меня дыхни, куда ты дуешь! Я не автоинспектор... Ну точно, уже пил! С утра, при исполнении! Сколько говорить можно: на службе человек должен быть трезвым! А выпьешь - и пахнет скверно, и мысли в разные стороны, как тараканы. Неужели это трудно усвоить, генерал?
- Виноват, сэр. Но сегодня, будь я проклят, ей-богу еще не пил. Со вчерашнего букет остался.
- Нет, пил! Кому ты мозги пудришь? Я же вижу, что уже принял! А солнце где? Еще не поднялось над горой Святого Георга. С кем пил?
- Товарища продавать нельзя, сэр.
- Это я знаю. Только в крайнем случае и за хорошие деньги... С кем пил, я спрашиваю! Уволю! Разжалую до рядового! Пойдешь сортир чистить. Так с кем?
- С Бертраном. По чуть-чуть. И - вчера, ваше величество. Сегодня не пил.
- Что-то не похоже. А я и смотрю - стоит косо, яйца набок...
- Клянусь мамой, сэр, вчера выпили с Бертраном по баклажке!
- А Бертран где?
- Спит в сарае. Старый стал. Бегут годы...
- Про годы давай не будем, Миня... Сам знаю, что бегут. Не в этом дело. Разводили как?
- Половина на половину, как всегда...
- А я как сказал - в последнем указе? Соку - в три раза больше! Я ваши пьяные морды уже видеть не могу! Всех поразгоняю!
- Виноват, сэр. Но точно отмерить, сколько соку, а сколько спирта, трудно. Мы в академиях не обучались...
- Что, что?
- Шутка, сэр. Вы же это сами часто говорите.
- Я могу говорить что угодно, я король. Если даже скажу глупость, все равно войдет в историю в качестве афоризма. Какой-то Людовик сказал: 'После нас хоть потоп', большой был жизнелюбец. Или: 'Пока у меня есть язык, я мужчина'. Это Бисмарк, этот был оратор. А ты, прежде чем сказать, думай. Головой думай. Он, видите ли, в академии не обучался! Черт тебя знает... Иногда думаю, что ты все-таки какое-то учебное заведение кончал, такой умный. А валяешь ваньку. Что же там трудного: налил, заметил пальцем, а соку - в три раза больше. Получается градусов двадцать пять. На такой жаре нельзя больше, тут же тропики. Ладно, ступай. И надень набедренную повязку, неудобно... Но если сегодня нажрешься...
- Не нажрусь, сэр.
- Посмотрим. Сегодня праздник.
- Вот именно, сегодня праздник. Ни капли!
- Что ты этим хочешь сказать?
- Ничего, сэр. Только то, что в праздник охрана короля должна быть особенно бдительна: оппозиция хоть и малочисленна - не дремлет.
Я сидел в шезлонге - в двух шагах от своего загородного дома, под большим, дающим густую тень ореховым деревом. В последнее время я почти всегда здесь сижу. Отсюда виден океан, всегда пустынный, сколько на него ни смотри. Но согласно китайской философии, у меня наступил созерцательный период жизни, и я смотрю. Рядом лагуна, куда я несколько раз в день хожу освежиться или, для разнообразия, половить рыбу или раков. Было утро. Солнце еще не показалось из-за горы Святого Георга, так что эта сторона острова оставалась пока в приятной тени. Потом солнце начнет нестерпимо жарить, и я перейду в дом. Там у меня все удобства: диван-кровать, охлажденные напитки, мух женщины повыгоняют.
Некоторое время я смотрел вслед удаляющемуся Майклу-Миньке, командующему гвардией и начальнику службы моей безопасности, ближайшему сподвижнику и конфиденту, - с некоторой грустью. Скоро он меня предаст... Я это знаю. Но что-то уже сегодня, в нашем с ним разговоре, подсказало мне, что произойдет все очень скоро. Как он говорил со мной... Дерзил с невинным видом. Раньше он не позволял себе такого, хотя и раньше всегда был себе на уме. Двадцать лет живу с таким чувством, что я его где-то видел. Но где я мог его видеть? Бред. Что-то он уже пронюхал, о чем еще неизвестно мне, - о чем говорят в народе. По роду своей деятельности служба безопасности монарха всегда ближе к народу, чем к самому монарху, и от нее всего ждать можно. Если не сможет подавить, может возглавить... Знает, собака, но молчит! И не знаешь, что делать, когда точно знаешь, что человек замышляет предательство. Особенно - такой влиятельный человек. Дать ему еще один орден? Но их у него и так - не на чем носить. Демонстративно ходит голый. Это,
