Присутствовали сплошь ощущения. Я продвигался вперед, погруженный сам в себя, объятый темнотой и тишиной. Я был вне ориентации. Мир света, звуков, запахов и красок остался наверху и позади. Казалось, мир, в котором существовала Сьюзен, остался в далеком прошлом. Теперь мир сосредоточился здесь. Я продвигался сквозь него, как одна из тех пещерных тварей, которые живут слепыми во внутренностях матушки-Земли.
Я следовал по бесконечному туннелю вниз, вперед, снова вниз, словно опускался все глубже и глубже в чрево чудовища. Может быть, мне придется перебираться через реку? Меня случайно не встретит какая- нибудь собачка с несколькими головами? Может, я тупею? Я подумал о Сьюзен, о ее странном оцепенении и боли. Подумал о ее силе, о том, как здорово она выглядит без одежды и как в глазах ее отражается интеллект и страсть. Подумал о вечности и о нас, вечных.
Вечных. В моем черном, неподвижном, неощутимом мире вечность прозвучала чистым звоном, и я снова подумал о ней. Вечность. Факт. Факт.
Мы со Сьюзен вечны. Значение этого факта предстояло еще осознать, но сам факт существовал, незыблемый, как вечность. Мы двинемся вместе, по одной дороге, после того как я убью человека в центре Земли. И вернусь наверх. Снова лестница. Медленно-медленно вниз. Рука на перилах, шаг за шагом, постукивая ступней. Молчаливо, как саламандра, медленно вдыхая и выдыхая, с приклеенными к животу патронами. Снова площадка. Иду на ощупь вдоль стены. Широко, изучающе, слепо распахнув глаза. Жизненные привычки. Бесполезные в полной темноте.
Вечность. Я унюхал запах лака для волос.
Лак для волос?
Я унюхал запах лака для волос. Время, проведенное в лабиринте, обострило восприятие.
Я унюхал банановый запах лака для волос, а затем осознал, что тьма перестала быть абсолютной. Я Bjjje еще ничего не видел, но безнадежность темноты пропала. А затем появился свет. Я заметил тонюсенькую полоску света у самого пола, пододвинулся к ней. Торопиться не надо. Не стоит портить игру, подобравшись к самому концу. Рва с водой не было. Как и чудовищ. По крайней мере, с этой стороны двери. Я протянул руку, дотронулся до нее. После проведенного в темноте времени тонкая полоска света под дверью казалась всем, о чем только может мечтать человек.
Медленно провел рукой по створке. Гладкая, металлическая. Напоминает противопожарную. С ручкой. Ухом я прижался к двери и прислушался. Негромкое гудение, как во время работы холодильника или посудомойки в сушащем цикле. А может быть, звук далекой, едва уловимой музыки. Вот только за этим гудением скрывалось еще что-то. Я дотронулся до 'триста пятьдесят седьмого' в наплечной кобуре, затем передумал и оставил его под мышкой, под курткой.
Вторжения не ждали. Если я неслышно войду, меня могут даже не заметить. А могут и заметить. В таком случае я должен буду вытащить пистолет. Я взялся за ручку двери и повернул.
Створка отворилась, и я прошел сквозь зеркало.
53
Я ОЧУТИЛСЯ В ШКАФУ. ДВЕРЬ, В КОТОРУЮ Я ВОШЕЛ, С другой стороны оказалась зеркальной. Я провел пальцами по краю и отыскал защелку, ощупал край косяка и нашел зазор. Аккуратно задвинул язьгок, и дверь встала на место, превратившись в обыкновенное зеркало. Запах лака для волос усилился. Я попытался нажать на язычок, и он отошел. Я снова поставил его на место. Если придется резво удирать, надо знать, как закрывается и открывается эта дверь. Я снова открыл ее. Получилось. Я закрыл дверь и шагнул к выходу из шкафа. Он был огромен, как чулан, и в нем висело множество женских платьев. Именно от одежды исходил запах лака для волос.
Передняя стенка оказалась дверью с планками, как у жалюзи. Я стал вслушиваться. Гул не исчезал. Звук, который пробивался сквозь гул, превратился в голос ведущего телевизионной викторины. Я вслушался, но так ничего и не понял: звуки, издаваемые во время телевизионного шоу, мало похожи на человеческую речь.
За дверцей шкафа было тихо. Я приоткрыл ее. Это была спальня. Явно женская. В ней стояли две двуспальные кровати, одна из которых была застелена, надо сказать, скрупулезнейшим образом. Идеально разглаженные края серого одеяла. Вторая кровать оказалась разобранной, и огромная аквамариновая пуховая подушка высилась в изголовье мятым треугольником. Зеленоватые с цветочками простыни были смяты, наволочки измазаны тенями для век, помадой и пудрой. Корсет с поясом и резинками висел на спинке в ногах, а чулки - не колготки, - пристегиваемые к поясу, валялись на полу. На полу же лежал л иловатый с прозеленью ковер. 'Очень мило, - подумал я, сплошной аквамарин'.
В комнате стоял огромный стол красного дерева с резными ящиками. Его поверхность украшали косметика, бутылочки духов, огромные бигуди, а также несколько баночек пилюль с крышками, которые могут открыть только очень сильные мужчины. На подставке рядом со столом торчал телевизор, но он был выключен. Звук исходил из соседней комнаты. Над столом висело зеркало в раме из красного дерева, а на стенах по обеим сторонам кроватей - портреты большеглазых ребятишек. В стене по левую руку была распахнута дверь, ведущая в ванную. Там никого не было. С крючка свисали два купальных халата: один розовый, другой желтый.
Судя по всему, это была спальня Джерри и Грэйс Костиганов. Но кроме аккуратно заправленной кровати, присутствия Джерри не ощущалось. Хотя, быть может, я ошибся и это он спал на разобранной кровати с аквамариновыми простынями. И носил корсет с чулками.
Я потихоньку высунул голову и заглянул в соседнюю комнату. Она оказалась пустой. Телевизор вовсю транслировал мыльную оперу. Мыльная опера, орущая в пустой комнате, - разве это нормально? Я прошел забитый креслами с подголовниками, огромнейшими диванами и прочей ерундой зал, оставив за спиной мыльный cор. Следующая дверь. Комната, куда я вошел, оказалась гостиной: обитая кожей мебель, восточные ковры, медь, ореховое дерево и - как у всех подземных жилищ - низкие потолки. Справа - проход в столовую, слева - цельнометаллическая дверь. Я вышел в нее и очутился в залитом светом коридоре с арочным потолком. Видимо, он был близнецом того темного туннеля, по которому я сюда добрался. Впереди коридор расширялся настолько, что в него удалось втиснуть стол, на котором располагался телефон и лежал блокнот в голубом кожаном переплете. За столом спиной ко мне сидел здоровенный темноволосый мужик в белой, с короткими рукавами рубашке и надетой поверх нее наплечной кобурой. Семейный секретарь. Когда я проходил мимо, он повернулся и уставился на меня.
- Я приехал вчера вечером, - сказал я. - С Расселом.
Пистолет в наплечной кобуре оказался автоматическим браунингом сорок пятого калибра.
- Меня никто не предупреждал, - сказал охранник.
Я пожал плечами:
- Ты же знаешь Рассела.
Мужик коротко хохотнул:
- Его все знают.
Я ухмыльнулся:
- Меня хотел видеть Джерри. Куда идти?
- Он, наверное, в офисе, - сказал охранник. - Вторая дверь по коридору, а там спросишь у охранника.
- Спасибо, - поблагодарил я. - Тут целый лабиринт.
- Впервые здесь?
- Ага.
- Надо время, чтобы привыкнуть.
Я приветливо помахал рукой и засунул ладони в карманы, чтобы выпирающая битка в правом не выдала себя. Затем двинулся по коридору. Периодически в стальной стене прорезались крайне приветливые стальные двери. Я отпер вторую, выходящую в следующий туннель, и двинулся по нему. Очутившись вне поля зрения охранника, запихнул битку за пояс под футболку и наполовину застегнул молнию на куртке, чтобы выпуклость не была заметна.
Коридор оказался длинным и прямым с сужающейся перспективой. В нем тоже имелись двери. Пока я шел, стараясь выглядеть приветливым посетителем, выяснилось, что вся система, по-видимому, представляет собой серию комнат, соединенных туннелями. Беспрерывное гудение подающих воздух и энергию механизмов через день-два пребывания под землей переставало привлекать внимание. Впереди показался перекресток, тут же стоял следующий охранник в рабочей рубашке и брюках из рубчатого плиса.
