выше, чем обычно, он отдал приказ натянуть луки и сам занялся этим. Упереть конец лука в землю, перешагнуть через него, седлая оружие, как лошадь, далее упереться коленом примерно посредине и гнуть, придерживая левой рукой, пока петля тетивы не захватит выступ на верхнем конце лука. Метриас проделывал это сотни раз в своей жизни (и всякий раз не был уверен, что лук вот-вот не переломится пополам). Однако сейчас он смог натянуть лук только с третьего раза.
Шум битвы все приближался. Они были уже так близко, что Метриас мог примерно определить расстояние - как раз в квартале водопроводчиков, где магазины торговцев цистернами. Он попробовал представить, что там происходит, - и не смог. Образы кровавых дикарей так не вязались с лавчонками, которые он знал еще мальчишкой, что было почти смешно. Метриас отдал приказ наложить стрелы.
Хороший лук, новый. Этой весной, когда начался сезон турниров, Метриасу пришлось наконец признать, что его прежний лук, прослуживший двадцать пять лет и стреляющий не хуже, чем в день изготовления, стал для него слишком туг. Сгибать его становилось уже не под силу; вот и заказал новый, из ясеня и лимонного дерева, девяносто пять фунтов натяжения, взамен прежнему, стадвадцатифунтовому, из цельного старого тиса. Девяносто пять тоже многовато, если признаться честно, но должна же быть у мужчины своя гордость! Сухая тетива была неприятна на ощупь - позор, Метриас забыл ее провощить! Теперь, если она порвется и даст ему по рукам, некого будет винить, кроме себя. Что до стрелы, он инстинктивно достал из колчана самую худшую - слегка кривую, с потрепанным оперением. Она всегда забирала влево и чуть-чуть вверх. Почти наверняка сегодня он выстрелит ею в последний раз: в битве после выстрела появятся дела поважнее, чем искать улетевшую стрелу. Мысль о том, что бы прицелиться в человека, казалась нелепой: как будто не он провел последние пятнадцать лет в должности инструктора, объясняя юным лучникам, что никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя направлять оружие на живую мишень.
Какое-то движение в проеме арки напротив...
Было слишком темно, чтобы толком разобрать, что про исходит. Внятно было только впечатление от приближения многих людей, волны, катившейся медленно и осторожно, неуверенно на чужой земле. Не оглядываясь, он шагнул к своему отряду, становясь во главе его, у всех на виду, и услышал собственный голос, отдающий приказ - наложить стрелу, натянуть лук...
(Тетива касается левой кисти; скользящее движение натяжения, сведенные лопатки, острая боль в спине, хруст каких-то мышц. Он старался выцелить определенную мишень и не мог, все они сливались воедино, в живую колеблющуюся массу в семидесяти ярдах, на другом краю площади.)
...держать - стрелять.
Пальцы его отпустили тетиву, стрела вылетела, чиркнув оперением по кожаной наручи. Он попытался проследить полет стрелы - но она тут же потерялась в ливне других стрел, и голос его снова командовал:
- Стрела - клади - тяни - держи - стреляй!
И сам Метриас проделывал все это в такт собственным приказам, как будто был одним из неопытных юношей под началом сержанта. Мышцы левой руки начали ныть, так легко и потянуть что-нибудь, но не до того, не до того сейчас, чтобы об этом заботиться, нужно следовать приказам (стрела - клади - тяни - держи - стреляй), а если не можешь - беспомощно отойди в сторонку, становись позором отряда, всеобщим посмешищем...
Из темноты выросла тень и обернулась человеком. Низкорослый, плотный, средних лет, с копьем в руках и с глазами, полными страха, тот бежал в его сторону и был уже ярдах в двадцати.
Вот, значит, как выглядит настоящий враг, осознал Метриас, слегка опуская лук и отпуская тетиву. Он видел, как стрела ударила, древко глубоко вошло в грудь бегущему, оставив торчать только оперение. Человек пробежал еще два... три шага, потом ноги его подогнулись, и он упал лицом вниз. За ним появился другой враг. 'Как раз достаточно времени натянуть тетиву', бесстрастно подумал Метриас, как будто это была не более чем живая мишень. Однако если ошибиться в расчетах, уже не будет времени вытащить меч. Он бросил лук и схватился за рукоять меча, нашаривая рукой эфес старого, ничем не примечательного одноручника, некогда принадлежавшего отцу...
Ужасная, тяжелая и грубая штуковина, непривычная для рук мастера, привыкшего к тонкой работе. Мечевые тренировки считались обязательными, но он на них ни разу не утруждал себя. Мало того что пальцы до кости порезаны жесткой тетивой - еще и ладони сотрутся в кровь о жесткую рукоять, обмотанную железным шнуром...
...который выскользнул из ножен с шуршащим звуком и показался безнадежно тяжелым и неудобным, не созданным для руки мастера, но враг был совсем близко, и Метриас направил на него острие меча...
У него закрыты глаза, - пораженно подумал Кородин. - Несчастный ублюдок бежит зажмурившись, он совсем спятил от страха'.
В руке врага был короткий клинок с широким лезвием, заточенным с одной стороны. Он держал оружие над головой, как мужицкий цеп...
Метриас Кородин, мастер научных приборов, подпустил его почти вплотную и попросту заступил бедному перепуганному дикарю дорогу, когда тот был в двух шагах. Враг напоролся на его меч всей грудью, Кородин был достаточно близко, чтобы слышать, как воздух со свистом врывается в распоротое легкое, - а потом дикарь упал, увлекая за собою меч Кородина, глубоко засевший в его груди.
Клинок оказался вырван из рук Метриаса, и не было времени вытащить его из трупа, потому что уже бежал следующий враг, и безоружный Кородин отстраненно глядел на него, несущегося с копьем в руках, с тем же ужасом в глазах, и наконечник копья был нацелен ему прямо в лицо. Поздно, не успеть освободить меч, но он все же попытался это сделать - и почувствовал, что тот засел надежно. Наконечник копья противника вошел в фокус его зрения, так близко, что даже подслеповатые глаза Метриаса могли его ясно различить - весь, до свежих отметин камня на его широком листовидном лезвии. Метриас ожидал, что вот сейчас копье вонзится ему в лицо, в последнюю секунду успев подумать: 'Интересно, насколько это больно?' - и так и пребывал в ожидании, когда человек, стоявший рядом с ним в строю, отвел от него удар копья и следующим движением вогнал собственный клинок в живот врагу, заставив того взвыть от боли.
Кородин был благодарен своему соседу - боги, да это, кажется, Гидас Маскалеон в своем огромном ржавом шлеме, позорище всего отряда и насмешка над нашей профессией, но до того, как он успел вымолвить слово благодарности, новый враг ударил Гидаса в лицо, срубив ему нос под самый корень; и пока тот стоял, ошеломленный болью, вонзил ему в грудь меч и добил его.
Кородин наконец освободил свой меч и обернулся к человеку, убившему его соседа, - но того уже не было. Искать его более тщательно было некогда; из темноты выскочил другой враг и устремился вперед - бег его замедлился, когда он перелезал через гору мертвых и умирающих, которая начинала расти под ногами защитников. Насколько Кородин мог судить, этот дикарь потерял всякую цель; лицо его тоже было искажено от ужаса, но он что-то соображал, пытаясь разобраться в ситуации. Несколько мгновений он стоял на груде мертвых тел - высокий, тонкий мальчишка с только начавшей пробиваться бородой, с красивыми мускулистыми руками, которые облегали рукава скверной кольчуги. Разумный паренек осознал, что атака кончена, развернулся и бросился наутек.
* * *
- Мы атаковали их трижды, - произнес молодой человек, капитан отряда. - Все бесполезно, мы не можем их потеснить.
- Какого дьявола ты лезешь ко мне с этим? - выдохнул Темрай. - Очисти со своими людишками дорогу моим лучникам.
Потребовалось всего четыре залпа (стрела - клади - тяни - держи стреляй) - и оставшиеся враги дрогнули и побежали, оставляя за собой свободный путь ярдов на сто. Темрая во главе отряда душил холодный гнев на мальчишку-капитана, чья ошибка стоила жизни многим бойцам. Но вождь подавлял ярость, тщетно пытаясь восстановить в памяти карту города - как расположены улицы, далеко ли до гавани, есть ли ответвления в стороны, где враг может поджидать их, чтобы напасть с флангов. Каждый раз, когда кто-то из его людей падал, Темраю хотелось броситься к раненому, защитить, вынести на руках из битвы - если остается хоть маленькая надежда, что тот жив. Но сейчас это было не в его власти, нельзя позволить себе демонстрировать тонкие чувства и душевное благородство не сейчас, когда ответственность за все происходящее лежала на нем. При всем желании Темрай не мог броситься в гущу битвы.
'Как будто я оправдываюсь', - усмехнулся он - хотя и знал, что это неправда'.
Черт, куда же подевался враг? Они пересекли три площади, и никто не встал у них на пути, не пролетело ни единой стрелы - дорогу загромождали только перевернутые повозки и случайные торговые
