наших вещей было немало хороших песен, их неплохо записали» (80).
Джордж: «После гамбургского периода мы разъезжали повсюду, много выступали на ВВС в Лондоне. У нас появилась машина классом повыше, а потом мы заработали еще больше денег и купили машину еще лучше».
Ринго: «Мы помним много дорожных историй. Так и сближаются музыканты в группе — в фургоне, когда ездишь по округе, промерзая до костей и сражаясь за сиденья. В машине мы часто ссорились, но это сплотило нас. Наш «бедфорд» всегда вел Нил. Один из нас садился на пассажирское сиденье, а остальные трое вынуждены были умещаться на заднем сиденье, что было чертовски неудобно.
В фургоне мы могли разъезжать повсюду, усилители и все остальное умещалось в нем вместе с нами. Помню, мы объездили всю Шотландию. Та зима выдалась чертовски холодной».
Джон: «В Шотландии нас принимали на „ура“ — думаю, потому, что людям просто больше нечем было заняться. Гастроли приносили облегчение — приятно очутиться на новом месте. Мы задыхались от однообразия, нам было тесно» (67).
Ринго: «Мы нигде не задерживались. Если в четверг мы выступали в Элджине, то в пятницу надо было играть уже в Портсмуте, вот мы и ехали туда. Мы не знали, как остановить этот фургон! Когда нам выпадали выходные и мы выбирались из Лондона в Ливерпуль, то все выходные уходили на дорогу.
В те дни скоростных шоссе было мало, поэтому мы часами пилили по трассе А5. Иногда выдавались такие туманные вечера, что мы проезжали за час всего одну милю, но все равно не останавливались. Мы напоминали почтовых голубей, стремящихся вернуться домой.
Помню, однажды ночью холод стоял собачий, мы втроем на заднем сиденье лежали друг на друге с бутылкой виски. Тому, кто оказывался сверху, становилось так холодно, что у него начиналось переохлаждение, и он перемещался вниз. Так мы согревали друг друга, потягивая виски и двигаясь в сторону дома».
Пол: «Хороший образ! Слава обычно представляется людям как волшебство, а мы замерзали, лежа буквально друг на друге, как «битлз-сандвич».
Джордж: «В фургоне мы всегда веселились — затевали возню, но случались и досадные происшествия. Однажды я попал в аварию. Мы ехали через Пеннинские горы. Дороги обледенели, а я вел машину довольно быстро. И вот проезжаем через какое-то место — как потом выяснилось, через Гул в Йоркшире. Все было прекрасно, пока я не стал делать правый поворот. Он оказался круче, чем я ожидал, нас занесло на обочину, а потом потащило вниз по откосу. Фургон накренился, съезжая по насыпи, у подножия которой начиналась ограда завода Бертона — проволочная сетка с бетонными столбиками.
Мы проскакали по ухабам, сбивая эти столбики, и наконец остановились, а Нил, сидящий на переднем сиденье рядом со мной, взвыл: «Моя рука!» От тряски сорвало крышку с топливного бака, бензин вытекал. Мы выскочили и принялись запихивать в отверстие майки и тряпье, чтобы остановить утечку бензина.
А когда мы начали выталкивать фургон обратно на дорогу, вдруг как гром среди ясного неба послышалось: «Ну-ка, ну-ка, что это здесь такое?» Это был полицейский, который оштрафовал нас. Месяца через два меня вызвали в суд, Брайан пошел со мной, чтобы оказать моральную поддержку. (Он всегда заступался за своих ребят.) Кажется, меня на три месяца лишили водительских прав».
Ринго: «А вот еще один памятный случай, связанный с фургоном, — это когда Джорджу и Полу вздумалось вести машину вдвоем; Джордж уселся на водительское место, а ключи оказались у Пола. Ни тот ни другой не желал уступать, и мы не могли тронуться с места и простояли на месте два часа. На гастролях напряжение иногда становится слишком сильным и начинаешь придавать огромное значение даже ничтожным мелочам, а это была не такая уж и мелочь».
Джордж: «Как группа мы были крепко спаяны — это единственное, что можно твердо сказать о нас. Мы на самом деле были друзьями. Между собой мы могли спорить до хрипоты, но были очень и очень близки в присутствии других людей, да и в других ситуациях, всегда держались вместе.
Если мы и спорили, то по такому поводу, как места в машине — кто поедет на свободном месте? — потому что кому-нибудь всегда приходилось сидеть на кожухе колеса или на полу всю дорогу до Шотландии или еще куда-нибудь. Мы злились друг на друга, толкались, спорили: «Теперь моя очередь сидеть впереди!»
Пол: «В машине мы часто смеялись, иногда просто перечисляя альбомы, болтая обо всякой всячине, о девчонках, о музыке других групп. Серьезных разговоров я что-то не припомню. Но смеялись мы много.
Помню такой случай: мы ехали по шоссе, когда ветровое стекло вдруг разбил камешек. Наш администратор Мэл Эванс, который вел машину, просто надел шляпу на руку и полностью выбил стекло, и мы поехали дальше. Это случилось зимой, в холод и туман, и Мэлу пришлось высматривать бордюрный камень всю дорогу до Ливерпуля, а это двести миль».
Ринго: «У нас не было других администраторов, кроме Нила и Мэла. На протяжении всей нашей карьеры о нас заботились только двое этих парней. Мэл начал постоянно работать с нами в 1963 году. Он был нашим телохранителем и отлично выполнял свою работу, потому что ни разу никого не покалечил. С его габаритами ему было достаточно произнести: „Простите, ну-ка дайте ребятам пройти“. Он был очень сильный, мог один поднять усилитель для баса, что казалось нам чудом. Ему следовало бы выступать в цирке».
Мэл Эванс: «Я брел по улочке Мэтью-стрит, которую прежде никогда не замечал, и наткнулся на клуб „Кэверн“. В нем мне не случалось бывать, но я услышал, что внутри играет музыка — настоящий рок в стиле Элвиса. Поэтому я заплатил свой шиллинг и вошел…»
Джордж: «Мэл часто появлялся в клубе «Кэверн». Он работал инженером на телефонной станции за углом и приходил в клуб в час ленча, сидел среди других посетителей и заказывал песни Элвиса. Вскоре мы привыкли к парню, который постоянно требовал песни Элвиса, и начали объявлять: «А теперь мы выполним заказ Мэла». А вскоре он стал по вечерам работать в клубе вышибалой.
Однажды Нил заболел, а нам надо было ехать в Лондон, и мы обратились за помощью к Мэлу. Он был славным малым, мы часто болтали с ним. Чтобы помочь нам, ему пришлось взять на работе пару отгулов. Когда мы начали выступать чаще, мы поняли, что нам нужен водитель фургона, чтобы Нил мог присматривать за нами, нашими костюмами и так далее. Решение было принято единодушно. Мэл уволился и начал работать с нами».
Нил Аспиналл: «За одни гастроли я похудел на целых восемь килограммов и сказал Брайану, что мне необходим помощник. Тогда мы и приняли на работу Мэла Эванса. Все мы знали вышибалу Мэла, он был добрым великаном и хорошим другом.
Мэл начал водить машину, сторожить аппаратуру и сценические костюмы, а на мою долю остались сами «Битлз», пресса и остальные люди в нашей жизни. Мне пришлось учить Мэла расставлять барабаны Ринго (поначалу Ринго заверял, что будет устанавливать их сам, по делать это пришлось все-таки мне)».
Пол: «В 1976 году Мэла Эванса застрелили полицейские в Лос-Анджелесе. Это был ужас, полное безумие. Мэл был дружелюбным здоровяком, иногда он выходил из себя; мы прекрасно знали его, и у нас с ним никогда не возникало проблем. Но полицеским не так повезло. ИМ сообщили, что Мэл заперся наверху с дробовиком, они поднялись по лестнице, вышибли дверьи пристрелили его. Его подружка рассказала полицейским: „Он был не в духе и принял какие-то таблетки“. Будь я там, я сумел бы сказать ему: „Мэл, не дури“. В сущности, его легко мог бы образумить любой из друзей, потому что он вовсе не был психом. Но его подружка — она родом из Лос-Анджелеса — почти не знала его. И зачем она позвонила в полицию? Но так уж вышло… Они выломали дверь: „Где он? Где преступник?“ И бац-бац-бац! Эти ребята не задают лишних вопросов, они сразу стреляют».
Мэл Эванс: «Прежде я никогда не видел вблизи ударной установки. Я ничего не понимал в них. Первые дня два Нил помогал мне, но, когда мне впервые пришлось действовать самому, это было ужасно. Сцена оказалась огромной, у меня из головы все вылетело. Я не знал, куда и что ставить, и потому попросил барабанщика из другой группы помочь мне. Я еще не знал, что каждый ударник устанавливает тарелки на нужной для себя высоте. Тот парень установил их по себе, но Ринго это не
