Любовница президента

— Об этом не упоминали.

— Может, есть смысл намекнуть им?

— Отличная мысль, — сказал Макнейр и что-то записал в маленький блокнот. — Это все, что можно сказать о расследовании, можно еще добавить, что они бросят на него все силы. Рассказать о погребальных приготовлениях?

— О них я могу узнать сам, — сказал Нортон. Макнейр, казалось, обиделся.

— Послушай, Бен, — сказал он, подавшись вперед, выражение его лица было серьезным. — Я не был знаком с Донной, но, судя по тому, что о ней говорят, она была прекрасной девочкой.

— Приятель, если бы ты назвал ее так, она бы плюнула тебе в глаза.

— Не обижайся. Я имел в виду — прекрасным человеком. Вот почему я так доволен этим поручением. Эд попросил организовать что-нибудь в память о Донне. И, между нами, кажется, это исходит непосредственно от босса. Я собираюсь учредить в ее честь какую-нибудь внутреннюю программу. Например, ежегодно брать из Капитолия пятерых девочек… молодых женщин для работы здесь.

— Для какой работы?

— Ну, это, так сказать, в воздухе.

— Раз это в память о Донне, то работа должна быть хорошей. Не в обслуге.

— Отличная мысль, — сказал Макнейр. — Прямо в точку. Нортону претила эта бессмыслица. Донна погибла, и какой-то приспособленец по указке Эда Мерфи придумывает, как почтить ее память. Этому болвану наплевать на Донну; если бы Эд Мерфи велел ему, он бы устроил артиллерийский залп по любимой канарейке Уитмора.

Мерфи вышел на веранду.

— Вы уже закончили?

— Да, Эд. Бен подал мне прекрасную мысль.

— Держите друг с другом связь, — сказал Мерфи. — Сообщай Бену все, что ему потребуется.

— Ясно, — четким голосом ответил Макнейр. — Еще поговорим, Бен. Не забывай о партии в теннис.

Он торопливо пожал Нортону руку, дружелюбно помахал и ушел.

— Это твой новый подручный? — спросил Нортон.

— Он не так глуп, как кажется, — ответил Мерфи. — Что ты о нем скажешь?

— Напоминает ребят, с которыми я учился в колледже, — сказал Нортон.

— У него много толковых мыслей, — заметил Мерфи. Зазвонил телефон, и они оба вернулись в кабинет.

— Эд, я пойду.

— Подожди. Может, это тебя. — Он взял трубку, немного послушал, потом передал Нортону. Нортон покорно взял ее, внезапно испугавшись, что это президент собирается его утешать. Погладить, как изысканно выражались при одном из президентов.

— Алло?

— Бен, это Фил Росс.

— Да?

— Бен, слушай, я, кажется, ошибся насчет того лимузина. Было похоже, что там Мерфи и Хендрикс, но я видел их лишь мельком.

— Вчера ты был совершенно уверен.

— Сам знаешь, стоит чуть подпить, и становишься уверен во всем. Но теперь я не уверен, что это были они. Ты меня понял?

— Да, конечно, — сказал Нортон и передал трубку Мерфи. — Ты не теряешь времени, Эд.

— Люди могут ошибаться, — сказал Мерфи, пожав плечами. — Бен, мы с тобой союзники, имей это в виду.

— Ладно, Эд. Я пошел. Спасибо, что принял.

— Никаких проблем, Бен. Приму в любое время. И помни, что я сказал о работе.

— Да, конечно, Эд, — ответил Нортон и, ошеломленный, неуверенно вышел из кабинета. Лишь оказавшись снова на Пенсильвания-авеню, снова в реальном мире, он подумал, что Мерфи хитрил с ним.

7

У себя в кабинете Нортон обнаружил записку с просьбой позвонить сержанту Кравицу. Но вместо этого он позвонил на другой конец континента, и женщина с сильным английским выговором ответила:

— «Филдс продакшнз». Доброе утро.

— Это Бен Нортон из Вашингтона, мне нужен мистер Филдс. Мы познакомились в предвыборую кампанию Уитмора.

— Да, конечно, мистер Нортон, — ответила женщина уже не столь бодро. — Нам только что позвонили из… — Она умолкла, и потом в ее голосе опять появился сильный английский выговор. — Вы сказали, что работаете в Белом доме, мистер Нортон?

— Нет, я юрист, занимаюсь частной практикой, — признался он, браня себя за то, что не умеет лгать.

— Можно узнать, в чем суть вашего дела?

— Скажите мистеру Филдсу, что я друг Донны Хендрикс.

— Пожалуйста, не кладите трубку.

Дожидаясь ответа, Нортон просмотрел первую полосу «Тайме»; когда женщина наконец заговорила, голос ее был ледяным.

— Мистер Филдс в отъезде, и в ближайшее время связаться с ним будет невозможно.

— Когда он должен вернуться?

— Понятия не имею, — ответила дама из Палм-Спрингса, и в трубке послышался щелчок. Нортон вздохнул и позвонил Кравицу, тот попросил его приехать в управление полиции для дачи показаний. Нортон ответил, что немедленно едет.

В крохотной передней перед дверью отдела расследования убийств грустно сидели на обшарпанных складных стульях около дюжины унылого вида негров. За дверью в длинной тесной комнате около дюжины унылого вида белых горбились за обшарпанными старыми столами; кто пил кофе, кто курил сигару, кто заполнял бланки или говорил по телефону. Кравиц встретил Нортона у входа, предложил кофе, потом повел в противоположный конец комнаты, где были три одинаковые двери.

— Это камеры для допросов, — сказал Кравиц и ввел Нортона в первую комнатушку площадью десять квадратных футов. Там были старый металлический стол, два стула, зарешеченное окно, пишущая машинка, магнитофон, на стене висели наручники.

— Вы их приготовили не для меня, сержант?

Кравиц не улыбнулся.

— Садитесь, мистер Нортон. Попрошу вас ознакомиться с этим. Он подал Нортону небольшую белую карточку, там излагалось то, что ему было и без того известно о правах свидетеля в уголовном следствии. Перевернув ее, Нортон расписался на обороте. Затем начался допрос.

Час спустя, покидая отдел, Нортон находился под большим впечатлением от сержанта, чем прежде. Кравиц вел допрос спокойно и дружелюбно, но затронул все стороны дела. Нортон не говорил прямой лжи, но сообщил не всю правду, что тоже было наказуемо, хотя трудней поддавалось доказательству. О романе Уитмора с Донной и о рассказе Фила Росса он умолчал не потому, что эти подробности были несущественны — в любом обычном расследовании они оказались бы к месту, он решил, что лучше их пока не касаться, чем выложить слишком поспешно и тем самым навредить президенту, может быть, даже погубить его. Политика, как знал Нортон по опыту, сводилась к выбору между большим и меньшим злом; самым трудным было решить, какое из них меньшее. Он не знал, кому можно доверять в этом ошеломляющем деле, поэтому