Любовница президента

принимают ли у него на вечеринках наркотики. Я выложила ему все, что знаю, лишь бы он отстал. Потом он среди ночи вызвал такси и отвез меня в дом своего друга, где я и ночевала.

— Пенни, сможешь ты найти этот дом?

— Вряд ли. Сам знаешь, все дома на холме похожи. Наверно, узнала бы, если бы оказалась рядом.

— Завтра нужно будет погулять по холму, может, найдем. Согласна?

— Конечно, Бен.

— Ну и что было дальше?

— Примерно с неделю ничего. Потом как-то утром я готовлюсь к вылету, тут двое типов отзывают меня, показывают серебряные значки, говорят, что они агенты бюро по борьбе с наркотиками, грозят мне неприятностями и хотят задать несколько вопросов. Я им: «Что вы, ребята, я ничего не знаю. Мне нужно на самолет поспеть». Тогда они говорят, что, если хочу, они могут договориться с моим начальником — вежливо так, будто делают мне одолжение, но при мысли, что они явятся к начальнику, меня в дрожь бросило.

— Они знали это заранее.

— Должно быть. Ну, я спросила, что они хотят узнать, тут пошли расспросы о наркотиках, употребляю ли я их, знаю ли кого, кто употребляет. Смех да и только. Я говорю: «Слушайте, ребята, о чем тут говорить, все покуривают травку, все нюхают порошок счастья». Честное слово, Бен, почти все стюардессы, кого я знаю, курят или нюхают перед полетом, только тогда они способны улыбаться щипкам тех болванов, которых должны обслуживать. Но эти типы не отставали и вскоре перешли к Джеффу Филдсу: кто употребляет наркотики у него на вечеринках, откуда наркотики берутся и все такое, и в конце концов я заявила им, что ничего больше не скажу.

Пенни умолкла и допила кока-колу. Нортон чихнул.

— Выпей пунша, — сказала Пенни. — Может, я тоже выпью.

— Хорошая мысль, — сказал Нортон. Он пошел на кухню, вскипятил воды, налил в кофейные чашки по стаканчику виски, долил их кипятком, добавил меду и по два мускатных орешка.

Пенни пригубила напиток и усмехнулась.

— Это годится, — сказала она. — Если бы я только выпивала, то не влипла бы в такую передрягу. А может, и влипла бы, при моей-то невезучести.

— Пенни, говорили эти люди, что ты не обязана отвечать на их вопросы? Что ты можешь вызвать адвоката? Что все сказанное тобой может быть обращено против тебя?

— В общем-то нет. То есть один заикнулся, что отвечать я не обязана, тут вмешался другой и сказал, что мне лучше не отмалчиваться, потому что положение мое и без того скверное. Я совсем растерялась. Один завел речь, как ужасно в тюрьме девушке вроде меня, я даже ударилась в слезы, а другой так, по-хорошему говорил, что им нужна от меня только правда, а правдой нельзя причинить зло.

Нортон застонал.

— Пенни, пожалуйста, если полицейский спросит у тебя хотя бы который час, отвечай: «Обращайтесь к моему адвокату».

— Конечно, нужно было позвонить тебе, — сказала она. — Но я улетела в Лос-Анджелес, пробыла там несколько дней и успокоилась. Думала, что все позади. А когда вернулась в Вашингтон, оба эти типа ждали меня, теперь они сказали, что меня хочет видеть прокурор. У меня даже челюсть отвисла. Тут я хотела вызвать тебя, но они уже поговорили с моим инспектором, и тот сказал, что если я не буду содействовать им, то останусь без работы. А работа, как ты знаешь, в наши дни на дороге не валяется, и многим девушкам приходится туго; я поняла, что лучше всего будет пойти к прокурору. И пошла.

— К Фрэнку Кифнеру?

— Ты знаешь его?

— Знаю, — ответил Нортон. — Что он сказал?

— Вначале мягко, по-хорошему говорил, что я правильно поступила, приехав к нему, что нужно только прояснить некоторые детали, а потом у нас опять началась игра в Двадцать Вопросов. Главным образом о Джеффе и кокаине. Он спрашивал, употребляю ли я кокаин. «Только для чистки зубов», — ответила я, но он даже не улыбнулся. Спрашивал, нюхаю ли кокаин на вечеринках у Джеффа. Я сказала, что да. А сам Джефф? Да. Но они старались вытянуть из меня, что это кокаин Джеффа, что он торгует им. Я сказала, что этого не знаю, и тут они заговорили о большом жюри. Я опять ударилась в слезы; в конце концов они меня отпустили, но сказали, что, может, я понадоблюсь снова. Несколько дней назад они позвонили, сказали, что Кифнер опять хочет меня видеть. После этого я и позвонила тебе. Я больше не могу встречаться с этим человеком, Бен, у него такой холодный взгляд.

— Господи, как жаль, что ты не позвонила мне раньше!

— Извини, — сказала Пенни. — Я такая дура.

— Нет, ты просто средний человек, которого любой полуграмотный полицейский, тем более такой юрист, как Кифнер, может сбить с толку.

— Мои дела очень плохи?

— Не думаю. Мне кажется, их интересуешь не ты. По-моему, они стряпали дело для нажима на Филдса, вынуждая его тем самым оказать им небольшую любезность, поэтому и вымогали у тебя и, видимо, кое у кого еще соответствующие показания. Это называется «обработка». Давят на маленьких людей, чтобы добраться до больших.

— Я не понимаю, — сказала Пенни. — Что им нужно от Джеффа?

— Кто его знает, — ответил Нортон, хотя был почти уверен, что делом о кокаине Филдса принудили сказать, будто Донна забеременела от него.

— С какой же стати вызывать меня снова?

— Не знаю. Видимо, хотят, чтобы это выглядело законным расследованием, а не дешевым политическим нажимом. Пенни в замешательстве захлопала глазами.

— Судя по твоим словам, это шантаж? — сказала она. — Правительство стращает законом, как преступники оружием. Неужели такое возможно?

— Такое делается сплошь и рядом, — ответил Нортон. — А законы о наркотиках облегчают эту задачу. Запомни, Пенни, всякий раз, когда куришь марихуану, тем более нюхаешь кокаин, ты отдаешься на милость властей. А милости у них не так уж много.

Пенни содрогнулась и закрыла лицо руками.

— Уже поздно, — сказал ей Нортон. — Ты где остановилась?

Она посмотрела на него и попыталась улыбнуться.

— Нигде. Если у тебя есть комната, останусь здесь.

Нортон покачал головой.

— Так не пойдет, Пенни.

— Мы можем ничего не делать, — сказала она. Нортон почувствовал себя неловко.

— Видишь ли, Пенни, после той нашей встречи я… ну…

— У тебя появилась женщина, — сказала она.

— В общем, да. Все произошло внезапно, однако же…

Пенни усмехнулась.

— Но ей не понравится, если я останусь у тебя.

— Ты верно заметила, — сказал Нортон. — Слушай, можешь ночевать у нее. Живет она в Фогги Ботом, неподалеку от Кеннеди-центра, у нее есть свободная спальня. Дело в том, что я буду говорить о тебе с Кифнером, и нужно, чтобы ты до этого не говорила ни с кем.

— Как ее зовут?

— Энни, — сказал Нортон.

— Энни, — угрюмо повторила она. — Наверно, умная, не такая дура, как я.

И, уткнувшись в спинку кресла, заплакала. Нортон тронул ее за плечо.

— Пенни, ты ошибаешься. У вас с Энни много общего. Вы обе правдивые. Обе хорошие. И отлично поладите. Мы все трое будем друзьями. Будем помогать друг другу. Идет?