сталкиваясь с символикой подобного рода, мы должны всякий раз определять, каким образом она может быть интерпретирована.
В свете того что мы только что сказали, символика Грааля представляется сочетанием двух тесно связанных друг с другом понятий; только тот, кто полностью обладает первозданной традицией, кто достиг той степени действенного познания, которая включает в себя это обладание, обретает тем самым всю полноту 'первозданного состояния'. Оба эти понятия — 'первозданное состояние' и 'первозданная традиция' — соотносятся с двойным смыслом слова «Грааль», ибо в силу словесных созвучий, играющих в символике роль немаловажную, а подчас и более глубокую, чем нам кажется, Грааль является одновременно сосудом (grasale) и книгой (gradale или graduale); этот последний аспект указывает непосредственно на традицию, тогда как первый касается состояния как такового.[82]
Мы не собираемся здесь ни вдаваться во второстепенные подробности ле-генды о святом Граале, хотя и они имеют известное символическое значение, ни пересказывать историю рыцарей Круглого Стола и их подвигов; напомним только, что 'Круглый Стол', сооруженный королем Артуром[83] по замыслу Мерлина, предназначался именно для Грааля, если кто-то из рыцарей сумеет его отыскать и перенести из Британии в Арморику. Этот стол — еще один древнейший символ, один из тех, что всегда ассоциируется с идеей духовных центров, вместилищ традиции; его круглая форма непосредственно связана с зодиакальным циклом благодаря присутствию за столом двенадцати главных персонажей[84] легенды, — особенность, которая, как мы уже видели, встречается во всех описаниях такого рода центров.
Есть и еще один символ, связанный с другим аспектом легенды о Граале и заслуживающий особенно пристального внимания: это Монсальват (буквально 'Гора Спасения'), вершина, расположенная 'на дальних рубежах, к коим не приближался ни один смертный', скала, вздымающаяся из моря в недосягаемых областях, за которыми поднимается Солнце. Это одновременно и 'Священный остров' и 'Полярная гора', два равнозначных символа, о которых нам еще предстоит вести речь в данном исследовании; это 'Земля бессмертия', которая, естественно, отождествляется с земным Раем.[85]
Возвращаясь к самому Граалю, напомним, что его основное значение ничем не отличается от того, которым наделен любой священный сосуд, где бы он ни встречался, и что на Востоке, например, жертвенная чаша содержала первначально, как уже указывалось выше, ведическую сому или авестийскую хаому, т. е. 'напиток бессмертия', дарующий 'чувство вечности' тем, кто вкушает его с должным благоговением.
Рамки нашей работы не позволяют более подробно остановиться на символике этой чаши и ее содержимого — для должного развития этой темы потребовалось бы целое специальное исследование; однако только что сделанное нами замечание о соме может стать поводом для соображений, крайне важных для настоящего труда.
Глава VI. 'МЕЛКИ-ЦЕДЕК'
Восточные традиции гласят, что в некоторые эпохи сома становится недосягаемой, так что во время жертвенных обрядов ее приходится заменять другим напитком, являющимся лишь намеком на первозданную сому;[86] эту роль чаще всего исполняло вино, которому греки посвятили большую часть своих сказаний о Дионисе.[87] Вино нередко служит символом подлинной инициатической традиции: в еврейском языке слова яин (вино) и сод (тайна, мистерия) являются взаимозаменяющими, поскольку имеют одно и то же числовое значение;[88] у суфиев вино символизирует эзотерическое знание, учение, предназначенное для избранных и недоступное первому встречному, подобно тому, как вино не каждый может пить безнаказанно. Отсюда следует, что употребление вина во время обряда придают ему отчетливый инициатический характер; именно таково «евхаристическое» жертвоприношение Мельхиседека,[89] на котором нам необходимо теперь остановиться.
'Мельхиседек' или, точнее, 'Мелки- Цедек', — это имя того персонажа, который выполняет функцию 'Царя Мира' в иудеохристианской традиции. Мы, признаться, не без колебаний решаемся огласить этот факт, объясняющий одно из самых загадочных мест Библии, но опустить его не представлялось возможным, если уж мы взялись досконально разобрать вопрос о 'Царе Мира'. Нам остается лишь повторить слова ап. Павла, сказанные по сходному поводу: 'О сем надлежало бы нам говорить много, но трудно истолковать, потому что вы сделались неспособными слушать'.[90]
Прежде всего следует процитировать тот библейский текст, о котором идет речь: 'И Мелхиседек, царь Салимский, вынес хлеб и вино, — он был священник Бога Всевышнего {Эль-Элион), — и благословил его (Аврама)[91] и сказал: благословен Аврам от Бога Всевышнего, который предал врагов твоих в руки твои. И Аврам дал ему десятую часть из всего'. [92]
Мелки-Цедек, стало быть, предстает одновременно 'царем и жрецом'; имя его означает 'Царь Правосудия'; кроме того, он — царь Салема, Салем[93] же, как известно, — это 'Град Мира'. Таким образом, мы снова сталкиваемся здесь с «Правосудием» и «Миролюбием», двумя основными атрибутами 'Царя Мира'. Следует заметить, что слово Салем, вопреки распространенному мнению, никогда не служило обозначением реального города, но если принять его за символическое название обиталища Мелки-Цедека, то оно может считаться эквивалентным термину Агартха. Во всяком случае, было бы ошибкой вычитывать в этом слове древнее название Иерусалима, ибо оно звучало как «Йевус»; этот город стал именоваться Иерусалимом с тех пор, как евреи образовали там свой духовный центр, и он сделался зримым символом подлинного Салема; примечательно также, что Иерусалимский храм был основан не кем иным, как Соломоном, чье имя (Шломон), производное от Салем, означает 'Миротворец'.
Вспомним теперь, в каких выражениях апостол Павел комментирует слова Мелки- Цедека: 'Ибо Мелхиседек, царь Салима, священник Бога всевышнего, — тот, который встретил Авраама и благословил его, возвращающегося после поражения царей, которому и десятину отделил Авраам от всего, — во- первых, по знаменованию имени царь Правды, а потом и царь Салима, т. е. царь мира, без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни, уподобляясь Сыну Божию, пребывает священником навсегда'.[94]
Мелки-Цедек изображается существом высшим по отношению к Аврааму, поскольку благословляет его ('Без всякого же прекословия меньший благословляется большим'[95]), а Авраам, со своей стороны, признает это старшинство, выделяя Мелки-Цедеку десятину добычи и подчеркивая таким образом свою зависимость. Здесь имеет место описание «инвеституры» почти в феодальном смысле этого слова, с тою лишь разницей, что речь идет об инвеституре духовного порядка; ко всему этому можно еще добавить, что именно здесь находится точка соприкосновения традиции еврейства с великой первозданной традицией. «Благословение», о котором идет речь, есть не что иное, как передача Аврааму некоего 'духовного влияния', которым впредь будут определяться все его поступки; употребленная в библейском тексте формула указывает на то, что Авраам обретает непосредственную связь с 'Богом Всевышним', которого он впоследствии во время молитв отождествляет с Иеговой.[96] Насколько Мелки-Цедек выше Авраама, настолько Бог Мелки-Цедека, «Всевышний» (Эль-Элион), выше «Всемогущего» (Шаддаи), который был Богом Авраама; иными словами, первое из этих имен отражает более высокий аспект божества, нежели второе. С другой стороны, крайне важно то еще никем до сих пор не подмеченное обстоятельство, что Эль-Элион эквивалентен Эммануилу, поскольку оба эти имени имеют одинаковое числовое значение;[97] это позволяет непосредственно связать историю Мелки-Цедека с историей «царей-волхвов», о которых уже говорилось выше. Более того, если священство Мелки-Цедека — это священство Эммануила, и если Эль-Элион — это и есть Эммануил, то оба эти вида священства составляют единое целое, и христианское священство, включающее в себя евхаристический обряд причастия хлебом и вином, поистине является священством 'по
