Покончив с содержимым своей миски, даос горячей салфеткой, протянутой ему послушником, вытер рот и сказал:
— Бывший настоятель этого монастыря был глубоко образованным человеком. Для него не составляли тайны самые темные тексты, его каллиграфия была совершенна, он превосходно рисовал цветы и животных.
— Мне бы доставило большое удовольствие познакомиться с его работами,
— вежливо ответил судья, — В монастырской библиотеке наверняка много его рисунков и написанных им самим текстов…
— Увы, нет, — ответил отец настоятель, — По его твердому указанию все бумаги такого рода были помещены в склеп вместе с ним.
— Похвальная скромность, — одобрил учитель Суень, — но послушайте, Ди, есть картина, которую вы могли бы посмотреть. В боковой часовне имеется сделанное им последнее изображение любимого кота. После ужина я вас туда провожу.
Вероятно, в храме будет леденящая атмосфера, а кот бывшего настоятеля не представлял для судьи ни малейшего интереса. Однако он ответил, что в восторге от такой возможности.
Теперь Суень Мин и отец настоятель склонились над чем-то вроде супа. Судья прикоснулся палочками к плавающим в буроватой жидкости частицам, природу которых определить было невозможно, и понял, что у него не хватит мужества попробовать странное блюдо. Мучительно подыскивая способ избежать этого, он задал вопрос об организации даосского духовенства. Явно чувствовавший себя не в своей тарелке, настоятель кратко ответил и замолчал.
В этот момент сидевшие за соседним столом сотрапезники подошли и подняли тост в их честь. Под предлогом ответного тоста судья проводил их и уселся напротив Цун Ли, который, судя по его хорошему настроению и раскрасневшемуся лицу, отдал дань подогретому вину. Эконом сообщил судье, что ось его экипажа заменена.
— Конюхи соломой протерли лошадей и покормили их, — добавил он. — Таким образом, наш почтенный посетитель сможет завтра утром продолжить путь, разве что соблаговолит продлить свое пребывание здесь, что наполнило бы нас огромной радостью!
Судья горячо его поблагодарил, после чего эконом и казначей попросили позволения откланяться, дабы присутствовать на вечерней службе.
Оставшись наедине с поэтом, судья заметил:
— Я что-то не вижу ни госпожи Пао, ни ее дочери.
— Ее дочери? — переспросил Цун Ли, еле ворочая языком. — Неужели вы серьезно утверждаете, уважаемый господин, что столь утонченное.., а также столь хрупкое.., существо могло быть порождено этой глыбой сала?
— Течение времени, — дипломатично заметил судья, — иной раз чрезвычайно изменяет человеческое тело. Поэт пьяно икнул.
— Извините меня, — пробормотал он, — эти люди пытаются нас отравить своей жуткой пищей. От нее у меня выворачивает желудок. Но позвольте вам сказать, что госпожа Пао отнюдь не принадлежит к лучшей части светского общества. Логический вывод: Белая Роза не ее дочь. А вы уверены, что эту несчастную не принуждают помимо ее воли принять монашеский сан? — продолжал он таинственным голосом.
— Лучший способ об этом узнать — прямо ее спросить. Но где эти дамы?
— Несомненно, ужинают в собственной комнате. Мудрая предосторожность! Было бы преступлением выставлять эту чистую девушку на обозрение развратных монахов. На этот раз глыба сала права.
— Мне кажется, что вы и сами не спускаете с нее глаз! Поэт не без труда выпрямился и торжественно объявил:
— У меня самые честные намерения!
— Счастлив это узнать. Кстати, о склепе, про который вы рассказывали. Я сказал настоятелю, что хотел бы его посетить, и он мне ответил, что в это время года склеп не открывают.
— Вот какую тактику он теперь избрал, — прошептал Цун Ли.
— Вы сами-то туда спускались? — спросил начальник уезда.
— Еще нет… Но сделаю это, не откладывая. Они отравили беднягу, как сейчас пробуют отравить нас. Хорошо запомните то, что я вам сказал!
— Вы просто пьяны, — резко возразил судья.
— Не отрицаю. Это единственный способ остаться в здравом уме в этом морге! Но уверяю вас, что старик настоятель выражался вполне ясно, когда писал свое последнее письмо моему отцу.
Судья Ди поднял брови.
— Упоминал ли он, что его жизнь под угрозой? — спросил судья.
Поэт утвердительно кивнул и опустошил еще одну чарку вина.
— Кого же он подозревал?
Цун Ли со стуком поставил чарку на стол.
— На этот вопрос отвечать не буду. Вы еще обвините меня в клеветническом доносе, — заявил он. — Начальник, я знаю закон. И, наклоняясь к собеседнику, добавил:
— Я заговорю, когда соберу все доказательства. Молодой пьяница вызывал у судьи неприязнь, но у его отца была репутация человека возвышенного. И в официальных, и в литературных кругах о нем все еще вспоминали с уважением, и если старик настоятель незадолго до кончины писал ему, что опасается за свою жизнь, расследование становилось необходимым.
— Что думает об этом нынешний настоятель? — спросил судья. Улыбаясь, поэт ответил:
— Начальник, задайте ему этот вопрос. Может быть, вам он не осмелится лгать.
Поднявшись, судья вернулся за свой стол.
— Вижу, что господин Цун уже пьян, — желчно заметил настоятель, — Как мало он похож на покойного отца!
— Не был ли доктор Цун одним из благодетелей этого монастыря? — осведомился судья, выпивая чашку крепкого чая, который подали в конце ужина.
— Одним из самых щедрых наших благодетелей, — ответил отец настоятель, — Какая замечательная семья! Дед был бедным кули, родившимся на юге. Он проводил часы под окнами школы и научился грамоте, вычерчивая на песке иероглифы, которые учитель писал на доске. Когда он успешно выдержал местный экзамен, торговцы сложились, чтобы дать ему возможность продолжать учебу, и на провинциальных экзаменах он прошел первым. Назначенный начальником уезда, он взял в жены девушку из старой семьи, испытавшей невзгоды, и закончил жизнь префектом. Доктор Цун был его старшим сыном. Он блестяще сдал экзамены, женился на дочери богатого торговца и завершил карьеру губернатором провинции. Он сумел мудро вложить свои деньги, и именно ему семья обязана своим безмерным богатством.
— Каждый одаренный человек, будь он богат или беден, рожден в знатности или нет, может подняться до самых высоких должностей, и поэтому наша империя будет процветать вечно, — с гордостью сказал судья. — Но, возвращаясь к вашему предшественнику, от какой болезни он скончался?
Поставив на стол свою чашку, настоятель тихо произнес:
— Его преосвященство Нефритовое Зеркало умер не от болезни, он был вознесен на небо. Почувствовав, что достиг положенного его земному пребыванию предела, он сам решил отправиться к Блаженным островам, будучи в полном уме и превосходном здравии. Это было впечатляющее чудо, о котором всегда будут помнить те, кто получил привилегию стать его свидетелем.
— Незабываемое событие, Ди! — вступил в разговор учитель Суень. — Я присутствовал. Настоятель послал за старейшинами и, сидя на своем троне, более двух часов читал вдохновленную Небом проповедь. Затем он скрестил руки, закрыл глаза и испустил дух.
Судья покачал головой. Похоже, юный поэт бредил под воздействием алкоголя. Разве что его слова были эхом злых сплетен, думал он. А вслух произнес:
— Подобное чудо должно вызвать зависть у других сект. Не пытались ли буддийские чернорясники бросить на него тень своими предвзятыми толкованиями?
— Это меня ничуть бы не удивило, — заметил отец настоятель.
— В любом случае, — продолжил начальник уезда, — если недоброжелатели ведут свою жалкую игру, достаточно вскрытия, чтобы их разоблачить. Следы насилия различимы даже после бальзамирования.
