даже отпрянул от неожиданности, но быстро оправился от испуга и переложил из ладони в ладонь увесистый булыжник.
Кузя Ярочкин кинулся на Митьку Гуцуева, как зверь, оскалив зубы, рыча от нетерпения. Он вцепился в Митькину рубашку, стаскивая мальчишку с трубы, и занес руку с камнем.
Митька, падая, тоже вскинул руку, резко опустил ее – и Кузину шею пронзила острая боль. Он вскрикнул и отрубился.
Очнувшись, Кузя очень долго не мог открыть глаза. Очень сильно болела голова, и казалось, что солнечный свет выжжет остатки еще не выболевших мозгов. Затекли руки, а ноги онемели так, что даже пошевелиться невозможно. Он не сразу сообразил, что и руки, и ноги его попросту связаны. Неужели меня опять похитили и притащили в тот же самый подвал, мелькнуло в полупустой голове. Да нет же, ведь солнце… Мысль эта съежилась, высохла, поболталась немного внутри черепа и со стуком упала куда-то в горло. Затошнило.
Кто-то не сильно, но ощутимо пнул его в бок. Кузя в испуге открыл глаза. Прямо над ним склонился Митька Гуцуев. Презрительно прищурившись, мальчишка смотрел на поверженного врага. Рубашки на Митьке не было. Похоже, он разорвал ее, чтобы связать Кузю. Ярочкин точно помнил, что именно Гуцуев его ударил, но за что – не помнил. Да и что тут помнить? Митька – придурок, от него чего угодно можно ждать. Но, кажется, ударил он только один раз. Неужели с одного удара Кузя и вырубился?
– Ты чего, оборзел совсем? – спросил он Митьку.
– Я!? – изумился Гуцуев. – Это ты оборзел!
– Хорош мне «тыкать»! Я тебе не пацан.
– Я на «вы…» знаю только два слова, – усмехнулся Митька и эти самые нецензурные слова назвал. – И вообще, ты позу свою зацени, потом и меня поучать будешь.
Кузя не мог с ним не согласиться. Поучать расхотелось. Митька уже один раз ударил его, а ну как и убьет здесь посреди этой чертовой стройки? И сил у него с лихвой хватит, в этом Кузя уже убедился.
– Я тебя прикрыл, от лагеря спас, а ты, зараза, на меня напал, – пробурчал Ярочкин.
– Я напал!? Это ты на меня напал.
– Я!?
– Ну не я же!
– А я что ли!?
– Да пошел ты!
– Сам пошел! Развяжи меня сейчас же!
– Да фиг тебе. Ты опять на меня набросишься.
– Не бросался я.
– Ты из-за денег что ли своих? Так я их Марь Владимировне отдал. А ты уж, блин, за какие-то две штуки грохнуть меня решил. А если б не я это был, если б сопляк какой? Ты бы точно убил. Сесть-то не боишься?
Кузя вытаращил глаза и совершенно не понимал, о чем он говорит. Неужели он действительно сам бросился? Быть того не может!
– В самом деле не помнишь, как на меня напал, – уже спокойно, почти сочувственно спросил Митька.
– Нет, – признался Кузя. – Не нападал я!
– Колеса куришь или травку колешь? – прищурился Митька.
– Чего?
– Нарик?
– Да не наркоман я! – опять взвился парень.
– Гм, не клей же нюхаешь. Точно обкурился. У тебя глаза были такие… Да точно крыша съехала.
– Развяжи меня.
– Фиг тебе, – снова отказался Гуцуев, но одним рывком, ухватив лежавшего Кузю за локоть, посадил его спиной к трубе.
– И чего теперь? – спросил Ярочкин.
Митька пожал плечами.
– Бросить тебя тут, так сдохнешь.
– А тебе жалко что ли будет? – брякнул парень и испугался: а ну как не жалко, возьмет да и бросит.
– Знаю! – выдал мальчишка. – Я тебя в милицию сдам!
– Зачем?
– Как зачем? Они убийцу со стройки ищут? Ищут. А я вот взял и поймал.
– Ты дурак? Я-то тут при чем?
– Так ты и есть убийца со стройки. Из-за тебя, козла, меня чуть не забрали. Ты и на баб нападал и меня убить хотел.
