сейчас на другой стороне. За баррикадой. Герман сказал:
— Затруднительно. Я передам, он сам свяжется… Ты у себя?
— Нет…
Руслан немного помедлил и продиктовал семизначный номер. Распрощался, повесил трубку. На переговорном пункте по ночному времени было пустынно, он быстро вышел на улицу. На востоке брезжил рассвет.
Все понятно. Герман с ними, Эскулап тоже — или изолирован. На продиктованный номер (выдуманный с ходу) Мастер если и купится, то ненадолго…
А если наладить связь с Генералом не удастся, то… Тогда продуманный этой ночью план — как все- таки взять Ростовцева — окажется никому не нужен. Руслан оказался в положении гончей, исправно поднявшей зайца, и нагоняющей его на стрелка — а того нет на месте, куда-то исчез, и погоня продолжается — по инерции, по привычке, потому что ничего иного гончая не умеет…
Руслану было тоскливо.
…Нехорошие предчувствия оправдались. В семь утра на сорок втором километре ни Генерала, ни кого-либо другого не оказалось — пустынное утреннее шоссе. И Руслан продолжил охоту в одиночку.
Потому что ничего иного не умел.
Андрей не пришел на первое место встречи. На второе, спустя три часа, не пришел тоже. И Наташа поняла, что все кончилось. Кончилось, едва начавшись…
Всё, что было потом, она воспринимала странно, как в дурном полусне: куда-то шла, где-то сидела, в каком-то зале с рядами скамеек — вокзал? аэропорт? — она не знала и не помнила, как туда попала, несколько раз набирала один и тот же номер из телефонов-автоматов — гудки, длинны: гудки и ничего больше… Она ничего не ела почти сутки, и не спала — сколько? счет времени сбился… — но не вспоминала об этом. Все было неважно. Мыслей не было, все мысли пропали, куда-то делись, остались тупые, как у робота механические движения — и горечь, тоскливая и безнадежная горечь потери…
Ночь кончилась — ушла, исчезла, провалилась незаметно, как пятак в прореху кармана… Рассвет окрасил небо над крышами алой артериальной кровью… — и тут она очнулась.
Очнулась неожиданно, не понимая: где она и что с ней происходит. Улица… нет, широкий зеленый не то бульвар, не то проспект, где-то на окраине. Два павильончика-близнеца, открытых, несмотря на ранний час. Возле одного, под тополями, несколько поставленных вертикально чурбаков. Вокруг кучкуются — опять-таки невзирая на ранний час — граждане вполне характерного облика. Один, молодой, с испитым лицом, стоит рядом с ней, отойдя от собратьев. Губы шевелятся.
Она усилием воли заставила себя вслушаться, вникнуть в смысл слов — и тут же пожалела об этом. Парень, немилосердно дыша перегаром, ставил ее в известность — уверенно, без мысли о возможном отказе, — что сейчас они «берут четыре бомбы тридцать третьего», и, так уж и быть, примут ее в долю, но чтобы потом не кочевряжилась.
Она что-то сказала, наверное что-то резкое, — на испитом лице возникла смесь удивления и злости, злости было больше. Наташа развернулась, зашагала в сторону, не оглядываясь.
Проходя мимо второго павильончика, посмотрелась в окно-витрину. Да-а-а… Предложению отдаться за стакан портвейна удивляться не стоило. Если и не законченная бомжиха, то нечто к ней весьма близкое. Мятая и грязная одежда. Лицо, тоже помятое, без косметики казалось лет на пять старше. А может, и на десять.
И — Наташа только сейчас почувствовала — ей необходимо вымыться. Немедленно.
Будь что будет, решила она. Пойду домой. Терять, похоже, нечего. Всё уже потеряно.
Денег не было. Даже на троллейбус не было. Пошла пешком. Проспект (оказавшийся Витебским) находился в часе ходьбы от дома. Она добиралась полтора…
…По дороге навалилась усталость, раньше не замечаемая. Ноги приходилось переставлять усилием воли. В подъезд зашла уже на полном автопилоте. И по привычке, дошедшей до автоматизма, подошла к своему почтовому ящику. Несколько секунд тупо смотрела на связку ключей, не понимая, какой нужен… Да и зачем? К чему теперь газеты и письма? Хотела двинуться дальше, к лифту…
И тут раздался звонок. Телефонный. Изображавший электронную версию разухабисто-ресторанной «Мурки». Раздался из ее ящика. Ошибки быть не могло — там несомненно лежал и звонил мобильник. Да к тому же еще и подергивался, легонько постукивая о металлические стенки.
Андрей?!
Она, мгновенно сбросив сонное оцепенение, повернула ключ, распахнула дверцу, схватила крохотную трубку.
— Андрюша, это ты?!
Ответивший голос был спокоен и незнаком.
— Нет, Наталья Александровна, это не Андрей. Но я очень хочу помочь и вам, и Андрею.
— Но… Кто вы?
— Меня зовут Руслан. Для подробностей нет времени, скажу главное — ни в коем случае не поднимайтесь сейчас в квартиру. Там вас ждут. Выйдите из подъезда, спокойно и неторопливо. И так же шагайте в сторону Бухарестской улицы. Я к вам подойду.
В трубке запиликал отбой. Она простояла несколько секунд неподвижно, затем двинулась к выходу.
Спокойно и неторопливо. По крайней мере, так ей казалось.
Петрович был старше Юрки Карасева в два раза, рос и воспитывался в другое время, вследствие чего они весьма часто спорили на самые разные темы. Но сегодня удивительно быстро пришли к консенсусу. Третий член их маленького коллектива, известный под не пойми откуда взявшимся прозвищем Шмульц, мнение свое об окружающем мире выражал редко, малоцензурно, и сводилось оно обычно к тому, что надо срочно выпить (добавить, опохмелиться).
Консенсус состоял в следующем: Москалец и без того дурак по жизни (в оригинале было употреблено более экспрессивное выражение), а нынешний жаркий июль совсем уж неблагоприятно воздействовал на начальственные мозги. Вот он и мечется, как собака с наскипидаренным причинным местом, а заодно заставляет метаться подчиненных. Сегодня у него объект «Старопаново-2» в списке первоочередных; завтра срочная эта нужда проходит, а первоочередными становятся другие стройки; а послезавтра опять: хватай мешки, вокзал отходит! — мчись снова в Старопаново в темпе вальса. Придурок, словом.
Переодеваясь в вагончике-бытовке, они тщательно перемыли косточки начальству, и подходя к коттеджу, говорили уже о работе. Если, конечно, исключить намеки Шмульца, что без опохмелки он едва ли совладает с бетономешалкой.
В наряд-задании корявым почерком прораба было нацарапано: бет. с-ка пола (зак-ть). И они стали заканчивать бетонную стяжку, благо оставалось немного. Шмульц, смирившись с тем, что опохмелиться до обеда не выйдет, возился с бетономешалкой, матеря под нос всяких недоделанных, не вычищающих за собой агрегат; Петрович и Карасев расчистили место для трудовой битвы — вынесли прислоненные к стене листы гипрока и кучу сваленных в углу строительных причиндалов. Потом установили (ровненько, по ватерпасу) вдоль стен коридора тщательно выстроганные бруски, призванные направлять движение виброрейки — и стали засыпать пространство между ними невесомыми шариками керамзита…
Работали поначалу с ленцой, разминаясь. Но постепенно втянулись в ритм. Когда у Шмульца подоспела первая партия раствора, Петрович с Юрой все подготовили — и быстренько раскидали бетон лопатами, вчерне выровняв под виброрейку.
Затем наступила заминка.
— … твою в …! — прокричал Петрович, перекрывая шум бетономешалки. Он рассматривал шнур питания рейки, изрядно истертый и измочаленный в месте подвода к корпусу. — Тащи, Юрась, перчатки резиновые! От …ных электриков остались! Под верхонки наденем! А то так …нет, что мама не горюй!
Юрка не расслышал, пришлось проорать ему еще раз, в самое ухо. Понял, пошагал в бытовку, за перчатками.
…Виброрейка действительно оказалась неисправна. Работала, но как-то странно. Внутри корпуса коротило, пощелкивало. Сквозь щели охлаждения, видны были проскакивающие синие искры. И звук…
