результаты расследования частного сыскаря, крутившегося в опасной близости от тайн псевдорастениеводов? У его нанимательницы, разумеется. И она вследствие этого автоматически попадает в список подлежащих отстрелу — на почетное второе место.
— Тогда почему мы здесь сидим? Чего ждем? — спросила обреченная на отстрел нанимательница.
— Фора есть… Небольшая, но есть. Работают профи, и они не начнут суету со стрельбой без какой- то, хотя бы самой минимальной, подготовки. Эта ночь пройдет спокойно, уверен. А вот за следующую ручаться уже не стану. Значит, за день нужно сделать все возможное. В каком состоянии у тебя сейчас в «Орионе» служба безопасности?
— Граев… Ты бы хоть звонил иногда… «Ориона» больше нет. И его службы безопасности тоже нет. Перед тобой сидит вольная как птица рантье… Не знаю уж, есть ли у этого слова женский род, но всё обстоит именно так.
Ему показалось, что слова «вольная как птица» прозвучали с легким нажимом. С неким завуалированным намеком… А может, и вправду показалось. В любом случае, в квартире Катя была одна. И никаких следов постоянно здесь живущего мужчины наметанный взгляд Граева не заметил.
— Ладно, попробуем выкрутиться своими силами, — мрачно сказал он.
Граев не стал добавлять, что выкручиваться ему придется одному… Но Катя, тем не менее, способна оказать бесценную помощь, — уехать и увезти с собой Ксюшу.
— Ты голоден?
Он на секунду задумался, и с удивлением понял: голода нет как нет. Хотя последней трапезой стал завтрак… Похоже, лишние килограммы уйдут очень быстро.
— Спасибо, сыт… Водка есть?
Она воззрилась изумленно.
— Жену у меня убили. Сегодня. Помянуть надо, — сказал Граев бесцветным, без малейшей эмоции, голосом.
Катя молчала, глядя ему в глаза, и Граев понятия не имел, что она может там увидеть. Если глаза и вправду зеркало души — то ничего. Мертвую и безмолвную пустоту… Черную разверстую рану с кровоточащими краями…
— Водки нет… — наконец медленно произнесла Катя. — Есть «Баллантайн»…
— Что-то у тебя, чего ни хватишься, ничего нет… — проворчал Граев.
…Предложенным крутобоким бокалом он не воспользовался, взял в серванте стакан, налил до краев, — словно в принесенной бутылке и впрямь была самая плебейская водка, а не благородный, двенадцатилетней выдержки, продукт шотландских винокуров. Осушил — единым духом, без закуски, до дна (Катя лишь макнула губы в виски). Ничего не произнес, вообще. Встал, подошел к диванчику, долго смотрел на спящую дочь. Вернулся к столику, решительно навернул на бутылку винтовую пробку.
Губы у Кати дрогнули, словно что-то хотела сказать или спросить, — но не сказала и не спросила…
…Ни кровати, ни чего-нибудь, способного ее заменить, в гостиной не оказалось. Но Граев решил не переносить куда-либо крепко уснувшую Ксюшу. Не то проснется, раскапризничается, плохо будет спать вторую ночь кряду, — и
Надо было выспаться, непременно надо было выспаться, — но он лежал, уставившись в темноту широко раскрытыми глазами. Пытался вспомнить Сашу — живую, улыбающуюся. Не получалось. Вспоминалось другое: тело, лежащее на грязной брусчатке, у стены, расписанной всякой похабщиной… Белая блузка, расстегнутая его торопливыми руками… Пробитая пулей чашечка бюстгальтера — особого, с застежкой спереди, бюстгальтера для кормящих матерей…
А потом пришла Катя.
Он не шевельнулся, по-прежнему глядя в никуда. Она опустилась на колени рядом с матрасом, положила руку Граеву на лоб… «Не надо…» — хотел сказать он, и не сказал.
Она заговорила тихо-тихо:
— Я знаю, как это бывает, Паша… Я потеряла и мужа, и сына, потеряла всё… Я думала, что свихнусь одна — тут, в пустой квартире. А может быть, и на самом деле свихнулась… Но стала другой — совершенно точно. Потому что нельзя быть одному в такие моменты… А затем пришел ты, и просто был рядом. Я хочу отдать долг, Паша. Ты можешь сколько угодно строить каменное лицо, говоря об убитой сегодня жене, но я тебя слишком хорошо знаю… Не гони меня, Паша… Мне ничего не надо, я просто должна быть рядом.
Она скользнула под одеяло.
Он чуть-чуть подвинулся. Лежал и думал, что всё повторяется, что всё уже было когда-то: точно так же лежала рядом женщина, и впитывала, забирала переполнявшую его боль… Женщина, ставшая матерью его ребенка. Женщина, убитая сегодня…
Потом он подумал, что ему тоже очень скоро придется убивать, и надо постараться обойтись без ненависти… Он пойдет, и будет убивать просто для того, чтобы такое не повторилось снова… С Катей… С Ксюшей… Ни с кем и никогда.
Потом…
Потом Граев уснул. Хоть ему и казалось, что сомкнуть веки в эту ночь не удастся…
3
Руслан кружил вокруг Касеево, как кружит волк вокруг овчарни. Причем как волк, уверенный: здесь поджидает засада, и охотники уже вложили в стволы патроны…
Может, его опасения были обычной мнительностью… Но Руслан всегда предпочитал перебдеть.
Касеево не город, засаду втайне разместить трудно, особенно на длительный срок, — значит, у охотников должно быть какое-то прикрытие…
Двухчасовое наблюдение в бинокль подтвердило: да, чужаки в Касеево есть, — бригада рабочих перекрывает крышу на сельском магазине. И Руслану эти труженики пилы и топора сразу не понравились… И то, чем и как они занимались, — тоже не понравилось.
Кровля из оцинкованного железа, которую сдирали якобы работяги, выглядела не совсем новой, но вполне еще приличной. Да и Касеево — деревня большая, людей хватает, никакого сравнения с вымершей Нефедовкой; не верится, что не нашлось здесь своих специалистов по кровельным работам. Однако вот отчего-то наняли бригаду со стороны: возле магазина стоит ГАЗ-фургон с огромной рекламой на боку:
МАКАРЫЧЕВ amp;компаньоны
Реклама новенькая, сверкает свежей краской… Вполне может быть, что неведомый Макарычев и в самом деле существует, и даже занимается вместе с компаньонами строительными работами, равно как и ремонтными. Но кадры для тех работ подбирает не очень тщательно. Не напрягаются сидящие на крыше рабочие, прямо скажем. Работают по большому счету два человека, а еще трое в основном пейзажами любуются — благо обзор хороший, самая высокая точка в деревне, все Касеево и окрестности как на ладони…
Послушать бы, что творится в эфире… Но увы, прошли те времена, когда Руслан мог без труда воплотить в жизнь подобную идею. Бинокль да собственные глаза — вот и все оставшиеся средства разведки. А старый, по дешевке и без документов купленный мотоцикл, — весь оставшийся транспорт. И личный состав в количестве одной единицы — сам себе командир, сам себе боец.
Работа на крыше магазина меж тем продолжалась — не шатко и не валко, лишь изредка вниз с грохотом падал очередной лист жести. Руслан издалека наблюдал за трудовым процессом и обдумывал альтернативный план: пообщаться с кем-нибудь из местных жителей за пределами Касеево, вдали от глаз псевдоработяг. Идея не самая перспективная — можно, допустим, проследить за пейзанином, отправившимся в лес с корзиной; подойти и завести под каким-то предлогом разговор, поинтересоваться: не бывал ли здесь человек с приметами Эскулапа? А пейзанин ответит: не-а, не встречал такого… И что?
