Тут - не выдержал. Сделал вид, что на уговоры поддался, не торопясь, доделал садовый нож, погасил горн, вышел на улицу. Вразвалку двинулся на площадь. Что между церковью и домом короля. К ней сходились главные улицы, и миновать её в своих метаниях фэйри никак не могла. И что же? Даже ждать не пришлось.
С первого взгляда Лорну показалось - верно, банши. Из-за тёмно-красной шевелюры и дурного цвета лица. А ещё потому, что напротив этой пигалицы возвышалась тучная фигура брата Марка. Заезжий бенедиктинец, уговаривавший короля принять католическую миссию - и вполне в этом преуспевший, двоих собратьев своих отослал с радостной вестью в Рим. А теперь скучал, и лечил скуку пивом вместе с королевскими рыцарями да за королевский счёт. Благо, в трактире с него потребовали бы плату.
Лорн успел отметить - расстановка сил для поединка добра со злом - как в былине. Вот только расстановку сторон можно толковать всяко. Фэйри приближается с севера, классической стороны зла. Но при этом за спиной у неё каменная церковь, и из-за плеча искрится яркими красками полыхающего в закатном солнце витража решительный лик архангела Михаила. Монах стоит на юге, стороне добра - перед рыцарским залом королевского дома, откуда только вышел. Одна рука оглаживает чётки, другая задумчиво похлопывает по наполненному чреву. Фэйри, которая неторопливо шагает прямо к нему, пока не видит. Или не понимает, кто это?
А сразу и не поймёшь. Лицо банши, ряса монашки, из-под которой на каждом шаге выныривают кавалерийские сапоги. Без шпор. На плече - запылённый в дальней дороге мешок. Идёт тяжело, устало - и в то же время привычно и размеренно. Остановилась. Начала было что-то говорить. Монах переменился в лице, превратившись в вытащенную на берег рыбу. Уши заметил! Расплывшаяся физиономия стремительно приобрела свекольный оттенок, рот тяжело хватает воздух.
Когда воздух начал покидать могучие легкие, мир накрыл мощный глас:
- Изыди! Дщерь Сатаны, блудница вавилонская...
Говорил он на грязной латыни, хуже вульгарной, которую именовали лингва-франка. И которую понимали в любом торговом городе, тем более приморском да столичном. Вокруг стремительно собиралась толпа, но люди опасливо теснились по сторонам - на линии противостояния оказаться никто не хотел. А что фэйри, в первые секунды аж пригнувшаяся, нанесёт ответный удар - никто не сомневался. Лорн внутренне сжался, ожидая пронизывающего вопля. Вот она выпрямилась. Прижала уши - точно сердитая речная собака. Сощурилась на закатное алое Солнце.
И сквозь медвежий, неостановимый и незаглушаемый рёв примитивной формулы изгнания нечисти, наверняка сочиняемой на ходу, вдруг прорезался, как рогатина сквозь звериную шкуру, тоненький и острый голосок сидхи. Слова были величественны и непонятны. Классической латыни Лорн не знал, но уловил чекан старинных окончаний.
- Ego sum Ens Omnipotens, Omnisapiens, In Spiritu Intellictronico Navigans, luce cybernetica in saecula saeculorum litteris opera omnia cognoscens, et caetera, et caetera, et caetera... [Аз есмь Сущий Всемогущий, Всеведущий, в Духе Интеллектроническом Плавающий, в свете кибернетики во веки веков, научна все деяния познающий, и прочая, и прочая, и прочая...].
Брат Марк замолчал. Стихла и фэйри. Не банши, точно. Не мёртвый дух, умеющий только рыдать и стонать. Умненькая, живая... Дочь Риса, с западных островов? Кудесница тилвит тег? Закатное солнышко скребёт крышу королевкой резиденции. Тень накрывает монаха, а вот ушастая пока на свету. Глаза совсем превратились в щёлки. А рука медленно, не по пяди - по толщине волоса тянется к мешку. Другая теребит узел завязки. Что у неё там?
Мешок падает наземь. В руках у фэйри остаётся - книга. Нет, не книга - Книга. На обложке серебрится распятие. Точно - и на груди у фэйри крестик болтается... Умная, богатая, с бессмертной душой... Неужели сидха?
Монах напротив совсем превратился в тень, и даже как будто уменьшился. Да и голос... Голос бенедиктинца нарушил тишину, но каким же он стал другим. Тихим, скорбным.
- Ты знаешь латынь, у тебя есть книги и серебро в кошеле. У тебя голос иерихонской трубы, слог Иоанна Златоуста и стан царицы Савской. А я нищий монах, едва помнящий главные молитвы. Но помни - блаженны нищие, ибо их есть царствие небесное! Не с фарисеями Бог, но с малыми людьми!
А фэйри вдруг улыбается. И снова звон, не как колокол, а как меч - но на этот раз говорит на камбрийском.
- Святой отец, посмотри на себя и на меня! Кто из нас меньше?
Разводит руки в стороны. В толпе раздаются смешки. А пока люди смеются, сидха - точно сидха - продолжает:
- Блаженны нищие духом. Может, ты и блажен, ибо обычному нищему с таким брюхом не подадут. Апостол Павел *(а Фома Аквинский повторил) говорил: верую, ибо знаю. Добрые монахи знают Писание наизусть, не оправдывая себя слабой памятью. Я, верно, глупа и забывчива, и вера моя - с горчичное зерно. Но я пользуюсь костылем, и не похваляюсь, что у меня нет ног.
Сидха смолхла. Усталый вздох. Руки нехотя подобрали дорожный мешок с земли, натужно закинули за спину. Уши сперва взлетели вверх, но тут же тряпками свисли к плечам. Поплелась прочь. Но только монах открыл рот - сказать вдогонку пару ласковых, хлопнула себя по лбу.
- Люди добрые, доведите до кузницы, а? Мне надо навершие на посох сделать... Крестообразное...
Лорн понял - да её же родня из холма выгнала! Или выжила... Почему-то все крещёные фэйри уходили жить к людям. Даже боги. Приживались многие. В дикой Ирландии, у северных скоттов и пиктов... А в добром цивилизованном, православном Диведе вон как встретили. По одёжке, по красным лохмам да звериным ушам. Так вот вам теперь - крест и Библия. А кузнецу вообще положено дружить с фэйри. Ради общих ремесленных секретов.
- Кер-Мирддин город большой, у нас три кузницы, - громко объявил Лорн, - Доведу до любой, но советую обратиться ко мне. Если и правда серебро в кошеле имеется. Я - Лорн ап Данхэм, и я - лучший кузнец в королевстве Дивед.
Толпа, услышав про скучные бытовые дела, начала истаивать. Сидха поспешила закрепить окончание поединка на словах.
- В таком случае заказ твой. Веди, - и, на всю площадь, недоумённо, - А почему ваш монах на меня набросился? Уши мои ему не понравились?
- Ряса ему твоя не понравилась, - подыграл кузнец, - а латынь и того больше. За место боится. Он же при короле так, на безрыбье. Но очень надеется стать собственным короля исповедником. Когда рукоположат.
- А куда остальные подевались?
Да, поверить в то, что оплот христианства и богатейшая епархия Камбрии осталась без пастырского призрения, почти невозможно. Однако - так вышло. Пришлось рассказывать. Сидхи народ любопытный. Если не рассказать - всё равно всё вызнает, да ещё и обидится.
- Был тут гэльский монастырь. Но их аббат чего-то не поделил с королем, так что в прошлом году собрались и ушли. Куда-то к скоттам. А этот, с бритой макушкой, был за чревоугодие послан проповедовать варварам. И большего варвара, чем король Гулидиен, не отыскал. А навершие тебе какое? Тяжёлое, боевое или просто - знак веры и опора для руки?
- Лучше оба. На дорогах теперь бывает неспокойно.
Лорн кивнул. Совсем спокойно - не про последние два столетия. С тех самых пор, как Вортигерн пригласил саксов, покой не для Британии.
- Можно и так. Обойдётся в две серебряные монеты.
- Вместо серебра могу предложить часть золотого солида.
- Надеюсь, солид не из золота фей?
Сидха рассмеялась - как ворона раскаркалась.
- Почтенный Лорн ап Данхэм, неужели я выгляжу совсем безумной? Совать золото фей кузнецу... Куда ни шло - трактирщику... И то, от одного вида моих ушей проверит. Это если б я умела фальшивое золото делать.
И виновато уставилась под ноги. Как будто и правда, считала себя неумёхой.
Золото в Диведе стоило дорого - но первый солид рубить пришлось лишь пополам. И только
