оживёт. Но - воздух вырвался из лёгких раз, и другой, и третий - а Немайн продолжала молча лежать. Глаза открыты, только помаргивают изредка, уши ворочаются, будто прислушиваются к нездешнему.
- Яд, - это подло, - заметил оказавшийся за плечом Эгиль, - узнаю, кто - убью. Если окажется бог - убью бога.
- Как? - у Анны опустились руки. Казалось, из жизни, вместе с наставницей уходит цвет... Можно вернуться к мужу, можно снова стать обычной главной ведьмой клана. Безо всяких конкуренток... А толку? Всё это было в прошлом, было, прошло, отрезано петушиной кровью. А того, что должно стать - и не оказалось. Не окажется, если Немайн сейчас уйдёт.
- Из камнемёта. Я сделаю. Оружие богини...
- Оружие христианки, - преосвященный Дионисий был мрачен, - она отходит?
- Не знаю. Она успела сказать, что может выжить. Но до следующего вечера ей лучше быть здесь...
- Здесь-то на неё никто не покусится.
Вот и все мечты о кардинальской шапке. А так всё шло хорошо! Язычники-саксы были от августы в восторге. Можно было надеяться через неё зацепить самого упрямого язычника на острове - короля Пенду. И получить уже не епархию - диоцез. Но...
- Я не знаю, кто это сделал, но он должен быть пойман и наказан, - объявил епископ, - и если это христианин, я его немедленно отлучу. Пусть даже заочная формула интердикта и не будет включать имя.
Анна горько усмехнулась.
- Я отдал распоряжения замкнуть ворота и опросить стражу - кто выходил за последнее время, - объявил сэр Эдгар, - больше я сделать ничего не могу. Если отравитель внутри стен, пусть в них и останется.
Поодаль событие обсуждали мерсийцы. Оно им очень не нравилось. Кельтская богиня была союзником. Не зависящим от благоволения совета кланов или ещё каких обстоятельств. Армия в себе. Она явно приняла сторону партии войны - с доводами посла Окты согласилась, на параде блистала воинским рвением. И что теперь? Да рискнут ли сонные диведцы вступить в войну с вдесятеро крупнейшим государством без её поддержки? Оставалось обсуждать, кто из врагов мог так крупно подгадить. Ну и рекомендовать королю Гулидиену, буде Немхэйн выживет, пылинки с неё сдувать...
Растерянная Эйра, только ставшая ученицей. Тристан, который не ученик - и не растерян. Стоит рядом с викингами, обсуждает планы мести. Мулинет он не разучил полностью, но все удары нарисованы. Это - техника Учителя. Она пригодится.
Принц Рис нехорошо зыркает на саксов, шепчет на ухо королю. Подозревает. Если Окта узнал о настоящей позиции Немайн в отношении войны, мог и устранить. У Гулидиена сжимаются кулаки. Вот тебе и два зайца, вот тебе и бегут в одно место. Не бегут а идут. Все планы на счастье, на славу, на добрую память. 'Король, при котором сидху отравили' - вот так его и запомнят...
Глэдис спиной чувствовала, как позади накапливается семейство. Первой прижалась к матери Эйра. Потом - прибежали Кейр, Дэффид, Эйлет. Стойка оказалась на Тулле... Маленькую Сиан и занятую Гвен не взяли. Ну почему на пир от семейства отправили её? Ну почему она не следила за одной из своих девочек? И следила бы, будь на месте Немайн, скажем, Эйлет?
Дэффид сжал руку жены. Как будто сейчас лежала, отравленная, и чуть дышала родная дочь, а не приёмная. И верно - родная, хотя и вовсе не человек. Вот так, сверху вниз, это было особенно заметно. Широкий и высокий лоб, чуть нависший над глазами, задранный пик носа, широковатые низкие скулы... И серые глаза, упершиеся в роспись на потолке, бессмысленно, но упрямо. Но, кто бы Немайн ни была, она крепко цеплялась за жизнь, а вместе с ней - за неодолимую силу древних традиций, которые словно и были воплощены с ней самой. Ведь, право, только нос показала - и вдруг выяснилось, что клан Вилис-Кэдманов, не имеющий право претендовать на трон, не только силён, но почтенен, а сам Дэффид едва не поважнее короля! А главное - она его дочь. Которая принесла ему первого внука! Приёмного. Да какая дочь, такой и внук, и права она, а то, случись что - и такого не будет. А так - вырастет человечек, станет носить её имя. И имя Дэффида - чуть позади. Оба их имени, вместе.
- Лечить леди Немайн можно и здесь, - заключил мэтр Амвросий, - но ей же нечем дышать! Все вон отсюда! Анна, Бриана - останьтесь. А, владыка Дионисий - вы тоже можете остаться.
- И я! - раздался голос. Девушка. Платье по-детски коротко. Женщины узнали сразу - с плеча Немайн. Невелик у неё гардероб, всё по пальцам считано, да давно знакомо, - я тут нужна!
- Это ещё зачем? - сурово спросил врач.
- Я это она, - отрезала девица, и, подойдя к больной, села на пол рядом с ней, - я это она. А значит, я должна быть здесь, - голос у неё вдруг переменился, стал высоким и властным, - А вы - ступайте, и берегите моего сына. Как зеницу ока.
Немного подумала и прибавила:
- Как кривой - зеницу последнего ока. Ясно вам?
9. Самайн.
Дромон по гречески - 'гонщик'. Быстрый корабль. Очень быстрый. Самый быстрый в мире. Но тот дромон, что вползал в устье реки Туи днём двадцать второго сентября 1399 года от основания Города, явно вознамерился опровергнуть название и репутацию. Он еле полз. Ветер дул ему в спину - и почти ничем не помогал. Вместо гордой мачты торчал обломок, к которому моряки исхитрились присоединить рей и треугольный парус. Вёсел осталось мало, не больше четверти от полного набора. За борт непрерывно выплёскивали воду. Ведро за ведром.
Несмотря на тяжёлый поход, настроение на борту царило отличное. Все живы, берег - и дружественный берег, больше того - тот, к которому стремились - вот он. Только что с юркой кожаной лодки на борт поднялся местный лоцман, деловито сунул в кошель предложенную монету.
- А вы осели, - сообщил безразлично, - так что придётся чуток попетлять. Глубина у нас тут того... Извилистая. Но завтра вечером будем в столице. Если не изволите задержаться.
Он говорил на дурной смеси латыни и греческого, добавляя в неё общеморяцкие словечки и жесты. Но и очевидный смысл, и столь же очевидную шутку все поняли. Кому придёт в голову задерживаться, когда доски обшивки разошлись - ещё в проклятом Бискайском заливе. Свежую воду и провизию корабль, конечно, возьмёт - на тот самый день пути - прямо с лодок, которые уже отчаливают с пологого восточного берега. На крутом западном, возвышается холм, который местные жители всегда почитали за убежище старинного демона. Ходят слухи, что тот иногда губит корабли, нагоняя страх на команды и заставляя их выбрасываться на пологий восточный берег. В старые времена, когда чудовище почитали как божество, народ вдоль берегов реки жил убийствами и грабежом 'законной' добычи, выброшенной морем и демоном. Но последние годы нравы изменились. Теперь потерпевший крушение купец мог рассчитывать на спасение и починку - в обмен на треть груза. В противном случае корабль так и оставался гнить на отмели.
- Нет вознаграждения, нет и труда, - так объяснила жена местного властителя особо жадному купчине. И напомнила, какой приём его бы ждал ещё несколько лет назад.
Михаил Сикамб вздрогнул, припомнив вдруг, что в августе-сентябре чудовище, бриттская Сцилла, просыпается и особенно опасно. Рука поднялась для крёстного знамения... да так и застыла.
Возле холма, за полуразобранным частоколом, являющим знакомое - слишком, увы, знакомое зрелище заброшенного военного лагеря, стояла осадная машина. Очевидно сломанная, очевидно покосившаяся - но до чего же большая.
- Локтей двадцать пять, - оценил её размеры его новый спутник, Эмилий из Тапса. Точнее, тот, кто велел называть себя Эмилием из Тапса, позабыв совсем другое имя. Тихий гром Бизацены...
Незаметный чиновник судебного ведомства, вхожий, впрочем, к экзарху, вдруг впал в опалу и ради
