между прочим интересуется у Виталия:
— В бассейне морская вода?
— Конечно, — он снисходительно улыбается ей, как несмышленышу, — и подогретая. Не все ведь любят свежий воздух и ночные купания. В море темно и страшно. А вдруг снизу кто-нибудь подплывет?
Он делает страшные глаза, и Евгения смеется. На ней сейчас белые шорты и такая же, из комплекта, майка с черной пантерой и белые спортивные туфли из натуральной кожи, удивительно мягкие и легкие.
Украдкой оглядев себя в зеркало, она остается довольна: три часа езды не сильно отразились на её внешнем виде.
— Может, сначала зайдем, поужинаем? — предлагает Виталий. — Время-то к семи идет.
— Ну уж нет! — категорически отказывается Евгения. — Мы приехали сюда отдыхать, и будем делать это медленно, со смаком. Поднимемся, примем душ, переоденемся…
Они уехали из дома раньше, чем собирались. В четверг президент позвонил ей в кабинет часа в два и удивился. — как, вы ещё здесь?
— Как вы ещё здесь?
— Но я же отправилась на день, а не на полтора.
— Лопухина, вы неисправимы! Немедленно домой! Чемодан не собран, а она ещё на работе прохлаждается!
И шефы любят пошутить! Она позвонила Виталию. Оказывается, и он освободился и через пять минут за нею подъехал.
Немудрено, что им до сих пор не хочется есть. Весь путь они жевали. Виталий останавливается везде, где видел что-нибудь аппетитное. Он боялся, что они не успеют к ужину и старался накормить её впрок.
Номер у них действительно шикарный: две комнаты, большая ванная, лоджия со стеклянной дверью во всю стену, откуда открывается ослепительный вид на море.
Быстро все осмотрев и обежав, Евгения распаковывает чемоданы и говорит:
— Чур, в душ я первая, мне дольше собираться!
Но когда она встает под душ, Виталий, несмотря на её сопротивление, проскальзывает следом и берет её прямо в душе. Евгения злится. Но вынужденная уступить, она мысленно подначивает себя: 'Выходит, Евгения, отрабатываешь номер 'люкс' и фирменный прикид!'
Впрочем, когда Виталий сам домывает её, а потом, завернув в большое, как простыня, полотенце, несет на кровать и предлагает полежать и отдохнуть, она перестает думать о насилии, а просто лежит, расслабившись.
Выйдя из душа, он шутливо-грозно простирает над нею руку и вопрошает:
— Как, ты до сих пор не одета?
Уловив в его глазах отсвет просыпающегося вожделения, она быстро соскальзывает с кровати и одевается в новое, голубое трикотажное платье, которое облипает её, будто эластичный чулок. Продавщица сказала, что это очень модная ткань и называется что-то вроде 'стрейч'. Подчеркивает платье все, что можно подчеркнуть. Евгения надевает к нему из украшений лишь тонкую золотую цепочку.
Виталий в белых брюках и тоже голубом батнике критически оглядывает её и остается доволен. Они дополняют друг друга как идеальная пара.
Он подводит Евгению к зеркалу.
— Ну как?
Она смотрит: никуда не денешься, пара! Такое единение зрительного образа дается либо многими годами совместной жизни. Либо счастливым совпадением.
'Как жаль, — грустно думает Евгения, — что так же не созвучны наши души!'
Она не ответила бы конкретно, в чем видит это. Просто чувствует. Как в таких случаях говорит народ? Не в свои сани не садись! Вот у неё впечатление, что она сгоряча села не в свои сани…
Виталий закрывает ключом дверь, когда из соседнего номера тоже выходит пара. Они едва переглянулись, чувствуют друг к другу симпатию
— На ужин? — спрашивает мужчина.
— Говорят, надо, — шутливо вздыхает Виталий.
— Как хорошо, что у нас появились соседи, — щебечет молодая женщина, — мы здесь уже три дня, а ещё ни с кем не познакомились.
Мужчины протягивают друг другу руки. Виталий представляет Евгению, как свою жену, и она уже не противится. Не будешь же объяснять всем: я ему пока не жена, и вообще, я ещё думаю, быть ли ею.
Зато их соседи — настоящая семейная пара. Оставили на свекровь двоих своих мальчишек — младшему шесть, старшему десять лет. Решили наконец отдохнуть без шума-гама. Жаль, ненадолго — через неделю у свекрови кончается отпуск. Дети на море отдохнули: младший был с тещей в пансионате, старший в пионерском лагере — или как это теперь называется, скаутский?
Все это новые знакомые выпаливают сразу. Видно, и вправду соскучились без общения. Роберт — представитель сибирской фирмы, торгующей на юге лесом, а Юлия — домохозяйка.
— К сожалению, — со вздохом говорит она. Мужчины в ресторане договариваются с администратором и их сажают за один столик.
Юлия прямо-таки вцепляется в Евгению, так ей хочется выговориться.
— Представляете, дома разговариваю сама с собой, приезжая на море — и там не с кем словом перемолвиться. Все-таки в последнее время люди стали труднее сходиться друг с другом. Будто государственная граница прошла и через души. Смотрят настороженно, злятся от любой чепухи… Я изредка хожу по магазинам — удручающая картина человеческого отчуждения, вы не находите?
Евгения не находит, потому что она никогда об этом не задумывалась. Люди стали злее, это заметно, но ведь и жить многие стали хуже…
Пока Роберт обговаривает с официантом меню, Виталий приносит женщинам вино 'Монашка из Лилля', а мужчинам коньяк.
— Я не спросил тебя, — извиняется он перед Робертом, — ты коньяк-то пьешь?
— Пойдет! — машет тот добродушно. — И жене моей ты угодил. Она как раз все монашеское любит!
И сам смеется при общем молчании.
— Я шучу. А Юлька шуток не понимает. Никогда не нужно жениться на аристократках, это ещё Зощенко предупреждал! Все берут рукой, а она вилкой! Ха-ха!
— Роби, это скабрезный анекдот. Все его знают, и он вовсе не застольный, — морщиться Юлия.
— Что я тебе говорил? Ладно, почирикаете между собой. А мы уж, как мужчина с мужчиной, чтобы не кланяться после каждого слова.
Виталий разливает женщинам вино и сочувственно подмигивает Евгении: мол, что поделаешь, придется потерпеть! Он сразу поверил Роберту, что жена его жеманница и ханжа, а еще, наверное, она произвела на него впечатление глупой, манерной куколки.
А Юлия вовсе не показалась ей глупышкой. Видно, многие попадались на эту удочку — её по-детски наивное лицо: голубые, распахнутые глаза, маленький носик, ротик бантиком. Кажется, Евгения ни у кого ещё не видела таких ярких естественных красок: глаза казались прямо-таки ненатурально голубыми, а губы неестественно алыми. На лице Юлии, однако, не было ни капли косметики.
— Послушаете, — замечает Юлия, коснувшись губами бокала, — о чем говорят наши мужья. Как всегда, о политике. Они считают женщин неспособными разобраться в таких якобы мудреных вещах. Много ли вы знаете женщин, которые, собравшись, говорят о политике?
— Есть некоторые, — неопределенно отвечает Евгения.
— Наверняка, они бездетны или дети настолько выросли, что не требуют постоянного надзора.
— Почему вы так думаете?
— У этих же мозги незагружены, и они пытаются играть в мужские игры, как будто нельзя найти другое занятие. Политика — дело сиюминутное, а женщина должна думать о будущем. Можно я буду на 'ты'?
— Пожалуйста.
