— Здравствуйте, шеф! — говорит она, заглядывая в кабинет. — Вы уж простите, что я так рано и не пользуюсь вашим разрешением подольше поспать. Так получилось!
— Евгения Андреевна! С прибытием на родную землю! Как отдохнули? Я даже вроде по вас соскучился. Ах, где мои семнадцать лет!
Она смеется.
— Мы же ровесники.
— Дело не в возрасте. Не хватает свежести восприятия. Наверное, бизнес что-то в человеке выхолащивает.
— Извините, Валентин Дмитриевич, я все забываю спросить у вас насчет юриста.
— У меня тоже, честно говоря, все руки не доходят. Вроде, есть пока приходящий, но он не сегодня- завтра надолго уезжает, так что хочешь-не хочешь… Все же я хотел бы в начале познакомиться. С ним или с нею?
— С нею. Это моя подруга.
— Случайно, не Надежда?
— Она. Я и забыла, что вы знакомы.
— Я помню тот арбитражный суд… Как она нас тогда покусала!
— Значит, на работу вы её взять не захотите?
— Почему же, нам как раз нужны зубастые юристы! Пусть заходит, поговорим!
— Спасибо.
— Пока не за что.
Она идет по коридору к себе и думает, что её начальник интеллигентный человек, и она рада будет с ним работать.
Евгения открывает кабинет и морщится от запаха тления. На этот раз цветы — она даже не знает им названия — хозяйки не дождались. Поставили их, очевидно, в пятницу. Ну откуда мог знать он, что референт на день отпросилась… Она выходит в коридор и бросает цветы в урну в женском туалете, чтобы было не так наглядно, а потом включает в кабинете кондиционер — очистить воздух. Садится и начинает работать.
А в двенадцать часов приходит Надя. Она непривычно робко переступает порог кабинета и оглядывается.
— Ни фига себе! По-моему, даже у директора нашего института кабинет похуже.
— Зато намного больше. Что в моем особенного?
— Не скажи. Красна изба углами, как говорится.
— Лучше скажи, ты не передумала у нас работать?
— Вообще-то, так вопрос ещё не стоял, но я бы могла подумать.
Евгения набирает телефон шефа.
— Валентин Дмитриевич, вы заняты?
— Через полчаса освобожусь.
— Садись, нужно немного подождать, — она усаживает подругу в кресло и включает чайник. — Кофейку попьешь?
— Не откажусь. На улице — жара, а у тебя благодатная прохлада. Красиво жить не запретишь. Только у тебя такой кабинет?
— С незначительными деталями — весь офис отделан в таком стиле. Думаю, и тебе кабинет не хуже выделят.
— Серьезно?
— Президент хочет с тобой поговорить.
— Это Валентин-то? Мы с ним в свое время враждовали, неужели он такой забывчивый?
— Наоборот. Он все прекрасно помнит и считает, что именно такие зубастые, как ты, должны отстаивать интересы фирмы.
— Посмотрим… Потом о фирме. Женька, что это за мужик такой симпатичный, здоровенный встретился мне в холле?
— Странный интерес у женщины накануне свадьбы.
— Ты что, Вовкина мать? Блюдешь его интересы? Отвечай на поставленный вопрос!
— Местный Дон-Жуан. Начальник охраны.
— Мощный мужик! Посмотрел, как по сердцу рашпилем прошелся! Аж мороз по коже.
— Что-то я раньше не замечала в тебе такой влюбчивости. Учти, с ним шутки плохи. Это современный герцог Синяя Борода! Съест тебя, и мяукнуть не успеешь!
— Быть герцогиней — это кое-что. Тут вам не здесь! Не подполковница какая-нибудь, — шутит Надя.
— Слушай! — не выдерживает Евгения. — Мы с тобой столько не виделись, и о чем говорим!? Тебе не кажется, Надечка, что наша дружба дала трещину?
— Не кажется! — Надя поднимается из кресла и, чтобы скрыть замешательство, спрашивает. — Где тут у тебя можно руки помыть?
— За перегородкой.
Она быстро споласкивает руки и, ещё держа в руках полотенце, выпаливает:
— Да мне перед тобой стыдно!
— Что!?
— Замуж собралась, идиотка! Можно подумать, я кривая или горбатая, что другой доли мне нет!
Евгения уже ничего не понимает.
— Ты о чем?
— Говорю тебе: о своем дурацком замужестве! Летчик! Подполковник!.. Как только он поверил в то, что я его люблю, так и началось. Он решил, что теперь можно все, и все пройдет безнаказанно. Что бы я не сделала, он всегда недоволен. То — не так, это — не эдак. Я и глупая, и тупая, и неумеха, и растеряха. И все у меня, не как у людей! У людей, иными словами, у его Матрены. Сам же жаловался, что она его вечно концентратами кормит. Я же прыгаю на задних лапках, чтобы Вовику все свежее приготовить, все самое лучшее — безрезультатно. По-моему, он просто мазохист. Ему нравится, когда над ним издеваются. Тогда он жалеет самого себя, тогда он 'крест несет'! Но не попадайся ему, кто послабее! Запилит. Вчера даже Ванька не выдержал. Говорит: 'Дядя Вова, нехорошо капризничать.' Тот ему подзатыльник. Понимаешь, махровый подкаблучник вдруг почувствовал себя героем. Особым, неповторимым. Которому все должны заглядывать в рот…
— Надька, ты же за него замуж идешь!
— Веришь, как под гипнозом! Умом понимаю, что нельзя этого делать, а сама — как бычок на веревочке…
— Надя, опомнись!
— Вот потому тебе и не звоню. Сама себя уважать перестала. Если и ты ещё меня презирать начнешь, тогда хоть в петлю…
Вскипел чайник, и Евгения бросается готовить кофе, чтобы хоть как-то разрядить сгустившуюся до критической атмосферу. Неужели это Надюша боевая, отважная? Та, которая не раз вытаскивала её из серых паутинных настроений, когда жизнь кажется бессмысленной и ничтожной?
— Выпей кофе, — она подает Наде чашку. — Помнится, одна моя близкая подруга говорила, что из всякого положения можно найти выход…
Но та будто не слышит её и продолжает рассказывать:
— Мама к брату уехала. Сказала, погостить. Казалось бы, чего вдруг? Отгулы на работе взяла. Побоялась, что она своими советами может испортить мне жизнь. Мол, осмотрись и все реши без меня!.. А у меня теперь перед Вовиком как бы обязательство. Я же его из семьи увела! Понимаешь, он свалил на меня всю ответственность, вот и приходится отвечать. Дитя малое, неразумное, ошиблось, любимую жену оставило, ко мне, непутевой, перебралось…
— Выходит, ваша свадьба — его идея?
— Его. Он же чувствует, что дело пахнет керосином, а остановиться не может. Уж очень он себе в роли диктатора понравился!
