где работает Маша Зубенко. И теперь прославляет всюду свою умницу-жену. Если бы она не настояла… Эдуард работает телохранителем у одного американца и получает в месяц две тысячи долларов. Может, у них, на проклятом Западе, это и немного, но молодые супруги смогут решить теперь кое-какие свои проблемы. Тем более, что от обещания помочь им построить коттедж Валентин Дмитриевич не отказывается. Смеется, что новый юрист, которого он выменял на начальника охраны, фирме гораздо выгодней…
А ещё на Евгению накатывают воспоминания о том, чего вспоминать не хочется.
Похороны Юлии. С утра светило солнце, а потом вдруг пошел дождь. Зонтов ни у кого не было. Хорошо хоть в автобусе-катафалке нашелся большой кусок полиэтиленовой пленки. Под ним и укрылся, кто мог.
Из-за дождя процедура прощания оказалась скомканной, а земля у могилы под обильным дождем, которую горстями полагалось бросать на гроб, превратилась в грязь. Ев гении казалось, что Серебристую Рыбку забрасывают грязью даже после смерти.
Небольшой бульдозер ездил туда-сюда и сталкивал в могилу такие огромные куски земли, что, наверное, в конце концов повредили крышку гроба. Такое закапывание выглядело святотатством, как и вся церемония.
Все происходящее оказало на Евгению такое гнетущее впечатление, что она без возражений позволила Виталию посадить себя в машину и увезти. По его словам, она была на грани обморока и цветом лица напоминала покойницу.
Виталий отвез её к себе домой. Дочь, как оказалось, была с университетом на сельхозработах, так что им никто не мешал.
Он отпаивал её каким-то особым импортным чаем с травами. Заставил выпить таблетку аспирина от простуды. Словом, носился, как с малым ребенком, но как Евгения к себе ни прислушивалась, её сердце по- прежнему молчало и на его ласки откликаться не хотело.
— Прости, — сказала Евгения, — сердцу не прикажешь.
Конечно, это было несправедливо. Пробудись в ней ответное чувство, и сразу два человека были бы счастливы Увы!
Еще была неожиданная встреча с Виктором. Она не относилась к разряду неприятных, так что отрицательные эмоции Евгении на этом кончались…
А выглядел Виктор не в пример тише обычного. Печальный какой-то.
— Гнусные вы с Машкой бабы! — покачал головой он. И как узнал, что они подруги? — Никакой благодарности другу и учителю: получили свое и исчезли! Сглазили вы меня, ведьмы! Испортили! До вас ведь ни о чем таком не задумывался, а теперь хожу — от мыслей голова трещит! И главное, менять баб вдруг надоело. Раньше чуть ли не коллекционировал, а тут захотелось постоянства. Самое смешное, найти по сердцу не могу. Все дуры какие-то попадаются: ни посидеть, ни поговорить! Одно на уме…
Евгения посмеялась: уж если Виктор стал задумываться, не иначе где-то последний мамонт сдох! А вот жалеть его не захотела: обойдется!
Чайник свистит во всю ивановскую, и она наконец спохватывается, выключает газ.
Еще об одном событии она вспоминает — о звонке Аркадия. Бывший муж принял решение — делить имущество. Он и список составил!
— Я не возражаю, — безразлично говорит Евгения, — подавай на суд.
— Мое дело предупредить! — говорит он, и по голосу она слышит: разочарован. А что он хотел? Лишний раз убедиться, какая жадина его бывшая жена?
С кем же Евгения прожила семнадцать лет, что до сих пор открывает для себя неприятные стороны его натуры? Почему она раньше об этом не знала? Может, не хотела знать? Помнила, что из еды он любит, какую одежду предпочитает, какой у него размер обуви… И получается, что из этих кусочков человек-то и не складывается!
Телевизор стоит в большой комнате, там, где сейчас спит Толян. А ей хочется посмотреть передачу 'Добрый вечер', детектив про сыщика Коломбо. В кои веки захотела посидеть перед голубым ящиком, и на тебе!
Проснётся — так проснётся! Значит, успеет до ночи домой вернуться!
Толян поворачивается на бок, и Евгения видит, как врезался ему в шею наглухо застёгнутый ворот рубашки. Всё-таки Аристов — человек аккуратный, даже в сильнейшем подпитии он не выглядит расхристанным. Она осторожно расстёгивает ему пуговицу.
Как видно, здоровый организм Толяна тяжело переваривает алкоголь: лицо его осунулось, на лбу выступила испарина.
Она ловит себя на желании погладить его и в последний момент прямо-таки хватает себя за руку.
Но ничего ведь не мешает ей смотреть на него. И даже подробно рассмотреть без помех. Когда не щурятся ехидно его глаза и не кривится в усмешке рот.
Не стоит сдерживать порывы, которые идут от сердца, не правда ли? Она зажигает верхний свет, берёт свои рисовальные принадлежности и начинает набрасывать портрет Толяна, пока ведущий Угольников о чём-то весело беседует с директором фабрики ёлочных игрушек.
Интересный мужчина — Аристов. По крайней мере, таким он смотрится на её рисунке. Неужели Нина этого не видит? Ведь жаловалась же она: хотела полюбить, да не смогла. 'Вот уведу Толяна, будешь локти кусать!' мстительно думает Евгения.
Как она не сопротивляется, а тёплое чувство к Толяну остаётся в её душе. Разве не лежит он перед нею, её мужчина? Напившийся до беспамятства. Плохо сейчас ему, даже в алкогольном дурмане не может он забыться: стонет и ворочается…
Телевизор смотреть ей расхотелось. Она выключает его, гасит свет, но оставляет открытым окно и потому прикрывает Толяна пледом.
Она стелет себе постель на тахте Никиты и наскоро пролистывает боевик, принесённый Аристовым. Мускулистый парень, изображённый на обложке и держащий руку на дуле автомата — супермен. Он борется с мафией, которая убивает его нежно любимую девушку, чистую и прекрасную, но не гнушается переспать и с двумя-тремя легкодоступными, длинноногими герлами, а также поучаствовать в групповом сексе. Надо ли давать такую книжку Никите? 'Поздно, мамочка, работать цензором у шестнадцатилетнего сына!' укоризненно говорит она себе.
Евгения долго возится, пытаясь устроиться поудобнее. Не спится. Кто там был у древних греков по этой части, вспоминает она? Морфей — крылатый бог сновидений. Что же он так долго не слетает к ней? За провода крыльями зацепился, что ли? Так, ругая, на чём свет стоит, древнего бога, она сама и засыпает.
Просыпается Евгения от присутствия в комнате кого-то постороннего, и, ещё не открыв глаз, ужасается: как обычно, простынка с неё сползла, а она в короткой ночнушке… Хочешь — не хочешь, а глаза открывать надо!
Перед её тахтой на коленях стоит Аристов и смотрит на неё. Теперь и нет смысла прикрываться — всё, что хотел, он уже разглядел!
— Доброе утро, — почему-то шёпотом говорит Толян.
Она испуганно оглядывается.
— Здесь есть ещё кто-нибудь?
— Нет.
— А почему ты шепчешь?
— Чтобы не спугнуть прекрасное мгновение. Я только хотел сказать: пора, красавица, проснись!
— Уже поздно?
— Семь часов.
— Аристов, в субботу я сплю до восьми!
— Не ворчи! Мне очень хотелось позавтракать с тобой.
— Тогда выйди на минутку, я оденусь.
Он с сожалением и невольным плотоядным огоньком в глазах оглядывает её, но покорно выходит.
Она набрасывает домашний халатик, не переставая ворчать про себя. Он ещё ею командует! Точь-в-
