На самом деле я не хотела обсуждать эту тему. Как я отношусь к кому бы то ни было из мужчин, сейчас не имеет значения. Увы, я не могу в этом вопросе думать только о себе. А может, как раз о себе я и думаю.
Кое-кто из молодых женщин на моем месте, возможно, не стал бы особо терзаться муками совести. Вон оно, счастье, само идет в руки. Но я знала хорошо, что счастье не бывает обособленным, оно не может существовать в изоляции, как некий отдельно взятый случай, ему обязательно нужна среда. Та, в которой ты живешь.
И как бы ни были мы грешны в тех или иных своих поступках, есть в обществе мораль, которая суть нас самих, наших взглядов на мир. И одна из составляющих этой морали — уважение к усопшим.
Мой муж умер, и, вспоминая о нем при ком-то, я говорила: царствие ему небесное. Не потому, что была так уж набожна, а потому, что я признавала за ним право остаться в моей памяти человеком, достойным высшего блага. И царствия небесного, если оно есть.
Женя был хорошим человеком и мужем. Что поделаешь, он не мог вписаться в некие особо жесткие рамки его мужского мира, но мне его упрекнуть не в чем. Может, я и не все о нем знала, но больше ничего знать не хочу. Да и что теперь об этом говорить!
Так вот мое столь долгое объяснение сводится к одному: я должна в память о нем носить траур. Пусть и не в одежде, но в душе. Нельзя мне сейчас думать о другом мужчине, как бы я к нему ни относилась. И закроем эту тему!
— Молчишь? — удивилась Шурик, а потом спохватилась: — И в самом деле, чего это я на тебя напала? Конечно, Забалуев не твоего поля ягода.
— Почему это? — удивилась я, на мгновение позабыв о своем обете. — Потому, что он с бандитами тусуется?
Шурик удивленно фыркнула, но, сообразив, в чем дело, с превосходством взглянула на меня.
— Ты Витю-боксера имеешь в виду? Еще один наш городской миф.
— Шурик! Кто из нас работает в газете и должен обладать самой обширной информацией? Откуда ты все берешь? Витя не миф, он вполне реальный бандюган, и у Забалуева с ним довольно тесные отношения.
— Откуда я все беру! — передразнила она меня. — Да оттуда же! Ты что, мимо ушей пропустила? Я с ментом живу, понимаешь! О своих текущих делах он рассказывает мне неохотно, а вот о криминальной обстановке в городе любит поговорить. Так вот, Витя-боксер в свое время числился в той же юношеской сборной по боксу, что и Юра Забалуев. С той поры они и корешат, всего лишь на уровне «здравствуй» и «прощай», а не потому, что у них общие дела.
Я облегченно вздохнула, будто и в самом деле собиралась связывать свою жизнь с Забалуевым.
— И все-таки, — не выдержав, опять вернулась я к тому же разговору, — почему мы с Забалуевым разного поля ягоды?
— Потому. Может, как люди вы и близки по духу, но как мужчина и женщина не совмещаетесь!
Вот что я не люблю, так это подобные категорические заявления. Можно подумать, что Шурик знает все на свете, а я только что, будто кутенок, глазки открыла.
— Так-таки и не совмещаемся?
— Я имею в виду вовсе не постель, — отмахнулась Шурик. — Вот смотри, он был четыре раза женат…
— Ну, насчет четвертого раза еще неизвестно, был или не был. В том смысле, что и не думал разводиться. Гриша Вершков соврет — недорого возьмет.
— В любом другом случае, ты права, он бы не побоялся. Но задевать Юрия Иннокентьевича!.. Ты статью-то почитала? В его огород если что и брошено, так мелкий камушек!
— А не может быть это чьим-нибудь заказом?
— Не может он сам на себя компромат печатать. Выборы скоро… Послушай, Ленка, а что, если он тебе таким образом о переменах в своей личной жизни сообщает?
— Хочешь сказать, из-за меня он отказывается от блестящей карьеры?
Что происходит? Я так увлеклась обсуждением личности Юрия Иннокентьевича, что и забыла о своем решении его не вспоминать?!
— Почему бы и нет, — пробормотала под нос Шурик. — Такой, как он, если полюбит, горы своротит. А я-то уже представляла его в роли мэра. Нет, наш электорат не простит ему четвертого развода! Неужели эта статья — чей-то заказ?
— Вряд ли, — проявила и я свою осведомленность. — Он никогда не затягивает выяснение отношений со своими оппонентами. Лебедев попробовал было организовать против него кампанию, тут же получил по шапке и замолк. Что говорит твой Мурашов, анонимки в отдел еще поступали?
— Вроде нет… Значит, кроме него самого — никого? Получился стих.
— Самого — никого — не слишком удачная рифма.
— О, ты не права, возьми наших поэтов-песенников. Они такое рифмуют, какое и в дурном сне не привидится!.. Ленка, о чем мы с тобой говорим!
— А о чем бы тебе хотелось?
— О том, о чем ты не хочешь.
— Тебе непременно диалог нужен?
— Давай, гони монолог.
Но не одна Шурик такая умная! Я тоже умею вести разговор в нужном русле. А уж сбить ее с этого дурацкого настроя вообще пара пустяков. Смотрите, Александра Константиновна, как я вас сейчас разведу!
— Почему бы не начать говорить тебе? О том, например, как ты собираешься выходить замуж за Мурашова.
— Я? За Мурашова?
— Нет, я!.. Кто-то совсем недавно говорил, что ни за что и никогда. Может, твое мнение на этот счет изменилось?
— Так, самую малость. Если уж выходить, так только за Мурашова.
— Это почему же ему такое исключение?
Я не стала напоминать, что совсем недавно Александра говорила, что если бы за кого и вышла, то лишь за такого, как мой муж.
— Потому что он так занят, что на другую женщину у него просто не останется времени.
— И ты решила от него рожать?
Шурик, открывшая было рот, даже поперхнулась.
— А ты откуда об этом знаешь?
Да я и не знала, просто вспомнила ее слова и, как выяснилось, попала прямо в яблочко.
— Эх, Шурик, все мы одинаковые. Клянемся, божимся, а потом все равно ступаем на ту же дорогу. У Николая Рубцова есть такое стихотворение:
— Ну и что, пусть коза! — Шурик задумалась. — Даже вон фильм есть: «Никогда не говори „никогда“». Я думаю, со временем к человеку приходит понимание, что если он хочет счастья, то пусть приготовится платить.
— Значит, ты счастлива?
— Я боюсь то, что со мной происходит, этим словом называть. Но одно верно: мне хорошо с
