нашу дверь.
Совершенно машинально я дунула на свечу, как будто свет ее можно было увидеть из-за толстых дубовых дверей.
– Кто-нибудь видел, как ты сюда шла? – шепотом спросила я.
– Я никого не встретила.
– Что будем делать – позовем на помощь?
– Еще чего! – возразила она. – Мы крикнем, а тот и убежит. Давай так: ты бери в руку шпагу, а я канделябр.
Она, как выяснилось, хорошо видит в темноте. По крайней мере на ощупь легко отыскала и взяла с подоконника подсвечник на пять свечей, тяжелый, серебряный. Я им не пользовалась. Хватало и одной свечи.
Эмилия потянулась рукой к засову.
– Ты хочешь открыть? – в ужасе зашептала я.
– А что же, так и будем всю ночь помирать от страха? Мне, между прочим, чуть свет вставать, завтрак готовить.
– Засов снаружи не открыть, – сказала я. – Давай ляжем и будем спокойно спать. Эту дверь можно только протаранить. Но тогда поднимется шум... А с утра я что-нибудь придумаю.
– Тебе виднее, – пожала худыми плечиками моя воинственная сестра.
Мы еще некоторое время постояли у двери, прислушиваясь, но, видно, тот, кто был снаружи, и в самом деле не хотел производить шума, а попробовал открыть дверь лишь в надежде, что я не успела ее запереть.
Наутро Эмилия встала чуть свет и выскользнула за дверь. Я тут же поднялась и опять закрыла ее на засов. Береженого Бог бережет!
Но заснуть мне не удалось, как я ни пыталась. Вся извертелась, а толку никакого.
И тогда я решила подняться и посидеть в гостиной – почитать. Но как быть с моей комнатой, где в шкатулке так и лежали, теперь уже под грудой одежды, драгоценности моей покойной матушки, изъятые поручиком у Хелен, и те, что мы откопали в саду, и пачка денег в десять тысяч рублей.
В конце концов я нашла шкатулку побольше, сложила в нее все свое богатство и взяла с собой. По крайней мере тот, кто ищет, чем бы в доме поживиться, должен будет сначала убить меня.
А если это случится, то какая разница, кому шкатулка достанется. Меня уже на свете не будет.
Мне стало так себя жалко, что на глаза навернулись слезы. Я ведь ничего в этой жизни не успела: ни замуж выйти, ни детей родить. Последняя представительница княжеского рода приготовилась умереть со знанием, что за нее даже отомстить будет некому.
Для верности я прихватила с собой и шпагу. В крайнем случае я дорого отдам свою жизнь!
Но в гостиной, как ни странно, уже сидел Мамонов и что-то писал в маленькой книжечке.
– Дневник пишете? – поинтересовалась я, даже забыв поздороваться.
– Здравствуйте, Анна Михайловна, – сделал это за меня исправник. – А что это у вас с собой за палка железная?
Я нашла его замечание грубым, но ответила:
– Приходится думать о собственной безопасности, поскольку следствие топчется на месте, а убийца расхаживает по дому. Если вы не знаете, что это такое, могу просветить: шпага!
– Вон оно что! – покачал головой Мамонов. – Княжна, значит, разуверилась в мужских способностях и решила сама себя защищать.
– Как же иначе, – продолжала огрызаться я, – ежели среди ночи кто-то пытается проникнуть в мою опочивальню. Хорошо, что двери крепкие да засовы надежные!
– Так-так-так, и что вы стали делать? Позвали на помощь? Но я нарочно оставил открытой дверь, паче чаяния раздастся какой подозрительный шум. Никакого шума не было. Правда, около одиннадцати ночи кто-то прошел по коридору, но я не стал выглядывать, поскольку не счел шаги подозрительными.
– А какие шаги могут считаться подозрительными? – ехидно осведомилась я.
– Извольте. Крадущиеся. Бегущие на цыпочках. А ничего такого не было. Какой-то мужчина спокойно прошел себе, и все.
– От выхода или к выходу?
– К выходу. Но до него, насколько я понимаю, не дошел, потому что открылась и закрылась чья-то дверь.
– Так мы и будем всякую ночь вздрагивать от любого шороха?
– Потерпите, Анна Михайловна, уже недолго осталось. Ваш покорный слуга преподнесет вам убийцу тепленьким. Как говорится, на блюдечке.
– По мне – так лучше холодненьким! – мрачно пошутила я.
– Экая вы амазонка! – в том же тоне откликнулся Мамонов. – Видать, и вправду разозлились, раз крови жаждете.
– Скажите, капитан, вы женаты? – безо всякой связи с нашим разговором спросила я.
– Никак нет, ваше сиятельство, – насмешливо отозвался он. – Мне нравятся девушки живые и умные, такие, как вы, а попадаются все больше скучные жеманницы, по коим сразу видно: родит, растолстеет и будет только есть да спать.
– Значит, на мне вы могли бы жениться?
Сдалась мне эта женитьба! Можно подумать, больше нечего делать, как приставать к мужчинам с дурацкими вопросами. Но Мамонов от моего вопроса смешался.
– Мог бы, отчего же нет, только вы за меня не пойдете. Богатства я не нажил, в быту человек скучный – пожалуй, такие девушки, как вы, не для меня.
Это уже был удар. До сего времени мне казалось, что выйти замуж я смогу безо всяких трудностей, но вот уже третий мужчина – по крайней мере из тех, кто мне симпатичен, – отказывается от женитьбы на мне. У Мамонова разве что получилось помягче, чем у Зимина, и яснее, чем у Веллингтона, но конец тот же самый: нет!
И тут я разозлилась. По-настоящему. Что они здесь все делают? Зачем мне это нужно? Я и сама справлюсь с неведомым убийцей, и распоряжусь своим приданым, и найду управляющего.
На этой волне за завтраком я взяла да и выложила всем четверым, что пора, пожалуй, и честь знать. Прямо так и сказала:
– Дорогие гости, не надоели ли вам хозяева?
На некоторое время за столом воцарилась тишина, а потом заговорили одновременно все четверо. Получился гул голосов, из которого я смогла выхватить несколько фраз: «Что с вами, Анна, мы вас чем-то обидели? Кузина, отчего вы так жестоки? Анна Михайловна, голубушка, что же это вы гневаться изволите? Ваше сиятельство, это заявление есть безрассудство!..»
Наконец они сообразили, что получается базар, и Мамонов поднял руку, словно собирался присягать мне на верность.
– Видимо, господа, мы и в самом деле с вами заигрались, если даже столь юная девица, как ее сиятельство, пеняет нам на бездействие. Ежели вы даете мне слово, я, пожалуй, подведу черту под случившимся здесь, в Дедове, событием...
– Событиями! – подсказал Джим.
– Нет, я не оговорился. Именно одно событие повлекло за собой смерть трех женщин и ранение мужчины...
Но договорить исправнику не дали. В гостиную вбежал Исидор с ружьем в руках и закричал:
– Ваше сиятельство, прибыли ваши крепостные и привели с собой на веревке Осипа!
Все сразу вскочили из-за стола. Веллингтон обнажил саблю, в руках Мамонова и Зимина оказались пистолеты, а Кирилл вытащил из-за пояса нож.
Во дворе стоял гул множества голосов, но едва мы появились на крыльце, как шум стих, и моим глазам предстала ошеломляющая картина.
По одну сторону стояли крепостные, живущие в имении. Причем их толпа вовсе не выглядела миролюбиво. Как видно, кое-кто из них попробовал свои кулаки на кучке других крепостных, только что появившихся и до сих пор все еще выглядевших не в пример щеголеватее дворовых.
