пальцем в Наташу, — та самая стерва, которая продала Вальку за баксы его бывшей жене. Говорят, Тамарка три штуцера зеленых запалила, и все зря.
— Это вас не касается! — неприязненно вырвалось у Наташи.
— Не касалось, я бы здесь не торчал. На больничной койке. Надо же, как быстро люди забывают доброту! Я ведь его пригрел. Поделился, так сказать, теплом своей души…
— И бутылки, — ядовито подсказала Стася.
— А ты, значитца, ейная подруга, — не обращая внимания на сарказм женщины, продолжал Брага. — Что ж, друзья — это свято. Отдаешь им все, что у тебя есть, хоть и бутылку. Тоже надо купить. Небось на дороге не валяется. Так вот, и что в оконцовке? Не тронь, говорит, ее чистое имя своим грязным языком. Она, говорит, святая. Так где ж была эта святая, когда я его от смерти спасал? Небось и думать о нем забыла. А когда он слезы лил да о стенку головой бился…
— Да ладно тебе, — не выдержала Любавина, — тоже мне, мать Тереза! Споил мужика, а послушать — от тяжелой болезни вылечил.
— А вот этого не надо! — Федька поднял кверху указательный палец и опять полез в тумбочку за бутылкой. Но теперь отхлебнул поменьше, видимо, решив растянуть удовольствие. — Колхоз — дело добровольное. Когда душа горит, человека и заставлять не надо, сам к бутылке-спасительнице потянется.
— Вы знаете, что Валентин в тюрьме? — спросила его Наташа.
— Положим, не в тюрьме. В КПЗ. Где же ему еще быть, если он меня чуть не убил? Набросился, как дикий зверь!
— «Дикий зверь», — передразнил Любавин. — Сколько в Пальчевском весу, а сколько в тебе.
— Понятное дело, я здоровее, — согласился Брага, прислушиваясь к себе: вино уже делало свое дело, разгоняя кровь и веселя. — Но когда мужчина защищает любимую женщину от хама, силы его утраиваются…
— Ну, ты даешь! — развеселилась Людмила, посматривая на Брагу как на некий необычный экземпляр. — Зачем же тогда ты себя вел по-хамски, если понимал, что к чему?
— Подразнить хотел.
— И как, получилось? — поинтересовался Любавин; ему с трудом удавалось играть роль пассивного наблюдателя. Анатолий Васильевич по природе был человеком действия.
— Как видите, — едва качнул головой Федор, как бы демонстрируя итог эксперимента.
— Наверное, к тебе следователь скоро придет. Протокол составлять.
— Я не подпишу, — отмахнулся Брага. — Сам виноват, напросился… Так вы, значит, все пришли… из- за Вальки?
Он с трудом подбирал слова. Как человек, который учится говорить. После большого перерыва. Эта непривычная серьезность явно контрастировала с состоянием нирваны, в которое все больше погружал его алкоголь.
Но Федор почему-то еще боролся — перед посетителями пыжился, что ли? — сопротивляясь наступающему блаженству. А ведь прежде ловля кайфа в том и состояла, чтобы дойти до нужной точки и послать на фиг все остальное человечество.
— Надо же, а мы все Тамарке поверили. — Он рассуждал вслух нарочно, чтобы именно Наташа поняла, что они здесь, в городе, не злопыхатели, просто так обстоятельства сложились. Он и обращался сейчас к ней. — Странно, да? Ты уехала и не могла словечко замолвить в свою защиту, а она болтала без перерыва. И мазала черной краской лжи вашу нежную акварель… — Он неожиданно умолк, споткнувшись о собственные слова: надо же! И произнес удивленно: — Эк меня проняло!
Он опять отворил тумбочку и отхлебнул из горлышка два крупных глотка.
Стася подошла к Наташе и крепко взяла ее под руку.
— Ты побледнела, — сказала она, — пойдем отсюда.
Но Наташа все не могла заставить себя уйти, словно Федор мог сообщить ей еще что-нибудь важное.
— Болтал бы ты поменьше, парень, — неодобрительно заметил Любавин. — Любите вы, алкаши, всякие красивости.
— А вот оскорблять не надо, — с достоинством заметил Брага. — Пью, между прочим, на свои честно заработанные, у вас не прошу!
— Обиделся! — всплеснул руками Любавин. — Простите, что неосторожно задел чуткие струны вашей души.
— В самом деле, Федор, — вмешалась в разговор и Людмила, — следи за словами.
— Или, как у вас говорят, фильтруй базар, — сказала Стася.
— Вы, девушка, путаете обычного пьющего мужика с криминалитетом, — отбился Брага и от нее.
— Но обычный пьющий мужик глаза-то еще не пропил? Разве не знаешь, что женщину в положении волновать нельзя?
Стася все пыталась увести упирающуюся Наташу.
— То есть… ты хочешь сказать, что она беременная?
— Нет, подушку под юбку привязала, чтобы приколоться!
— Я серьезно.
— И я серьезно.
— Неужто от Валика?
— Ну не от тебя же!
— Нам не дано предугадать! — высокопарно отреагировал Федор.
— Пойдемте отсюда, — решительно произнесла Стася и потянула Наташу за собой, — этих пьяных сентенций не переслушаешь.
Наташа нехотя покидала Федора. Любое слово о Валентине она жадно ловила и опять ждала, не скажет ли он еще чего-нибудь.
Любавины же задержались возле его койки, а потом уже догнали подруг в коридоре.
— Федька, конечно, балабол, — сказал Анатолий Васильевич. — Но свое резюме высказал: мол, никакой Валентин не алкоголик, потому что его не «тянет». И похмеляться он обычно не торопится. Только когда Федор предложит или кто-то из его товарищей… Утешение слабое, но все-таки…
— Скажите, а врач может нам дать справку, что Браге не нанесено тяжких телесных повреждений?
— Наверняка сможет, — поддержала ее Людмила.
— Но врач скорее всего уже ушел, — с сожалением вспомнила Наташа.
— Ну и что же, дежурный все равно есть. Давайте-ка мы пойдем в ординаторскую…
— Минуточку! — Любавин поднял руку. — Ходить вчетвером нам вовсе нет необходимости. Раз врач — мужчина, я и поговорю с ним как мужчина с мужчиной.
— Интересно, а если врач — женщина?
— Анатолий Васильевич поговорит с ней как мужчина с женщиной, — хихикнула Стася.
Вообще-то она чувствовала себя неуютно, потому что никак не могла выбрать верную линию поведения. Ей хотелось уехать отсюда побыстрее. Но Наташа что-то тянула, мялась, раздумывала, хотя и ежу понятно, что искать здесь ей нечего.
Любавина не было довольно долго, и Людмила невольно взглядывала в конец коридора, где располагалась ординаторская. Видно, шутка насчет врача-женщины запала ей в душу.
Наконец он появился, размахивая перед ними какой-то сложенной вдвое бумажкой.
— Если подобрать нужный ключик, то и дежурный врач может стать человеком, — довольно посмеивался он. — Если хотите знать, то эта бумага — не что иное, как оправдательный приговор для Пальчевского! Теперь мы поедем в милицию, и там вы опять подождете меня в машине. Как выяснилось, у меня одного получается гораздо эффективнее.
— Дежурный врач — женщина? — вроде некстати спросила его жена.
— Почему женщина, мужчина, — слегка удивленно откликнулся он, распахивая перед женщинами дверцы машины.
В небольшом городе все рядом. Почему-то раньше Наташе город, в котором она прожила шесть лет,
