казался куда больше, чем теперь. Пять минут езды, и вот уже Любавин остановил машину у одноэтажного здания, отделанного каким-то синтетическим покрытием, наверное, специально подобранным, синим с белым. Такое здание ни с каким другим не спутаешь. Никаких машин у здания УВД не было, и Стася пошутила:
— Все разъехались на задания.
Любавин, как и обещал, стал вылезать из машины, наказав остающимся женщинам:
— Посидите, я постараюсь недолго.
Но в последний момент Наташа тоже решилась:
— Подождите, Анатолий Васильевич, я с вами!
— Может, останешься в машине? Кто знает, как служители закона к нам отнесутся?
Он многозначительно посмотрел на ее живот.
— Ничего, это вовсе не так опасно для меня, как все делают вид.
— Ладно, я не возражаю, — пожал плечами Любавин.
— Граждане, вы куда? — остановил их голос милицейского капитана за деревянным барьером.
— Мы к Игорю Тимофеевичу, — сказал Наташин спутник. — Скажите ему, что Любавин на прием просится.
— Проходите, Анатолий Васильевич, — чуть улыбнулся капитан; мол, кто же вас не знает. — А женщина с вами?
— Со мной, — кивнул Любавин.
— Немного подождите, Анатолий Васильевич, — проявила свою осведомленность и секретарша замначальника управления. — У Игоря Тимофеевича посетитель.
— Вот оно как складывается, друг Наташа, — вздохнул Любавин, присаживаясь рядом на стул. — Сегодня даже на рыбалку не поехал. Решил, как говорится, сделать все, чтобы исправить собственную ошибку. Я давно хотел с Валентином встретиться, поговорить, да все текучка проклятая. С другой стороны, оправдывал себя: почему это я должен за ним ходить, а не наоборот. Долгое сидение в начальственных креслах, как ни крути, искажает мироощущение.
— Вы вовсе не обязаны были за ним ходить, — скупо обронила Наташа. — За Валентином Николаевичем и так все время кто-то ходил. Вначале Тамара, потом я… правда, недолго. А до того, видимо, воспитатели в детском доме… Ах, нет, простите, у него еще была армия. Флот.
— Мне понятно ваше ожесточение, — тихо сказал Любавин, — но почему все считают виноватым только его? А ты-то сама права? Я честно признался, ошибся, но любящее сердце должно было подсказать… Или не было любви? Тогда непонятно, что мы здесь делаем?
— Отступать поздно, — сказала Наташа, не отвечая на его вопрос. Любит, не любит, кого это касается, кроме двоих? — Хорошо ли мне будет жить и знать, что я могла что-то сделать для отца моего ребенка и не сделала…
— Вон даже как, — протянул Любавин, — а король-то голый!
— Хотите сказать, что я непорядочная? — вспыхнула Наташа.
— У меня и в мыслях такого не было! — Он даже отодвинулся, чтобы удобнее было на нее смотреть. — Просто у меня была почему-то всего одна версия для объяснения вашего приезда. Любовь, о которой вы не могли забыть…
Оттого что Любавин перешел с ней на вы, Наташе стало не по себе, но она лишь упрямо сжала губы. Конечно, все уже объяснили для себя, почему и зачем, и как она относится к Пальчевскому, и как он к ней…
Между тем Любавин кивнул, словно в ответ своим мыслям, и смешно сморщил нос:
— А вы, оказывается, очень подходите друг другу. Оба, как бы помягче выразиться, не борцы. Ты спряталась маме под юбку, а он в бутылку залез. Если хочешь знать, я уверен, достаточно Валентину сказать себе: «Больше я ни капли спиртного в рот не возьму», и так и будет. Он не из тех людей, которые отступают от своего слова.
— Я почему-то думала, что слово держать должен каждый мужчина.
— Тех, кто держит свое слово, увы, можно по пальцам перечесть. Но, повторюсь, Валентин из их числа.
— Однако никакого слова он пока не сказал, — ожесточенно проговорила Наташа.
Что это все к ней в душу лезут? Обязана она, что ли, жить так, как каждый из сочувствующих себе представляет?
— Может, не для чего ему так говорить? Или не для кого?
— Вы послушайте себя, Анатолий Васильевич. Валентин не боец, я не боец. Вроде такая семья заранее обречена и незачем за нее ратовать? Но вы что-то прикидываете, выясняете, кто виноват, кто прав. То есть кто из небойцов оказался слабее, а значит, и правее.
Она и сама не понимала, почему злится. Разве она совсем недавно не говорила себе о том же? И почти теми же словами!
— Слово-то какое выдумала: небоец! Таких слов в русском языке нет.
— Люди есть, а слова нет?
— Просто для обозначения такого человека имеется синоним. Конформист. Говорят, мечта каждой женщины — быть за мужем, как за каменной стеной. Но что поделаешь, осуществляется она редко. Значит, надо женщине самой брать дело в свои руки, по принципу: спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
Надо же, они с Любавиным такие разные люди, а говорят и думают почти одинаково.
— А я так жить не хочу! — вырвалось у Наташи.
— Тогда не нужно было все это и начинать, — холодно сказал Любавин.
— Что — это?
Она чувствовала, как в ней поднимается злость и хочется вскочить, накричать на бывшего директора, послать его подальше, плюнуть на все… Стоп, и это небоец? Спокойнее. Но Любавин этой ее мысленной перепалки с самой собой не заметил, а охотно стал пояснять:
— Да все: жить с мужчиной, беременеть. Готовиться к рождению ребенка. Оставалась бы старой девой… Ах да, у тебя за плечами уже был один брак… Ну хорошо, тогда оставаться до смерти безутешной вдовой. Не имела бы никаких проблем. А теперь что? Родишь без мужа, мать-одиночка, знакомые станут осуждать… Впрочем, ты можешь передумать и оставить своего ребенка в роддоме.
Это было уже слишком!
— А не пошли бы вы, Анатолий Васильевич…
— Куда? — живо обернулся он — глаза мужчины смеялись.
Выходит, он ее нарочно заводил? Злил, испытывал на прочность, проверял, долго ли Наташа выдержит? Или, может, думает, что она от обиды вскочит и убежит, а он сам, без нее, зайдет в кабинет к своему товарищу. Если Наташа ему мешает, мог бы просто по-человечески сказать.
— Вам непременно надо адрес услышать?
— Вот бы я удивился! — засмеялся он. — Такая нежная, деликатная, и вдруг — непечатные слова.
Но тут их прервали.
— Заходите, Игорь Тимофеевич освободился, — пригласила секретарша, и они зашли в длинный, как трамвай, кабинет, обшитый деревянными панелями, с портретом Путина и почему-то Эрнеста Хемингуэя. Наташе некстати вспомнился анекдот еще про Брежнева, который замечал, что ему понравилась книга известного писателя — «Обком звонит в колокол».
— Любавин! Кого я вижу! — Хозяин кабинета в милицейском мундире с тремя большими звездами на погонах пошел навстречу Наташиному спутнику с распростертыми объятиями. Он профессионально цепко охватил взглядом фигуру Наташи. — А это кто с тобой? Надеюсь, не твоих рук дело… в смысле не рук, конечно… Вы не родственники?
— Игорь, ну что ты болтаешь! — нарочито обиделся тот. — У меня уже внуки, если помнишь. Такие молоденькие женщины мне не по зубам…
— По зубам, по зубам, — усмехнулся тот, — если нас с тобой в тихом месте прислонить к теплой стенке…
