– Ренье? – повторил мальчик.
– Мне казалось, я называла его имя, – сказала Эскива ледяным тоном. – У него есть старший брат, придворный композитор. Тот, что пишет музыку ко всем нашим праздникам. По словам Труделизы, тиран и зануда. Житья не дает бедненькому Ренье, все пристает с нравоучениями.
– Кто такая Труделиза? – Гайфье чувствовал себя совершенно растерянным, и каждая фраза сестры сбивала его с толку еще больше.
– Любовница твоего Ренье, – пояснила девочка и встала. – Он – неудачник. Берегись, брат, неудачи заразны.
И убежала. Гайфье долго смотрел ей вслед, даже потом, когда она уже скрылась за деревьями.
Ренье.
Ренье находился на крыше дома, когда внизу проходила Эскива, и сбросил на нее кусок черепицы. Она видела это собственными глазами. Точнее, она видела Ренье на крыше, а потом на нее упала черепица. Она даже запомнила его и смогла нарисовать.
Кстати, Ренье вполне мог взять кинжал, чтобы подстроить ту, первую, ловушку – в галерее. Поболтал с мальчиком, якобы дружески, а сам стащил у него кинжал и…
Но для чего? Гайфье вдруг отчетливо понял, что ему хочется плакать. Он боялся разочарований. Сперва няня Горэм, теперь – Ренье.
Хуже всего то, что Ренье ухитрился поссорить его с Эскивой. Они с сестрой, конечно, и раньше ссорились, но прежде это были самые обычные и, в общем, ничтожные поводы. Теперь все изменилось.
Сестра недвусмысленно дала ему понять, что обвиняет его самого и Ренье в попытке убить ее.
Гайфье вскочил. Он разыщет этого стареющего любимчика женщин и выведет его на чистую воду. Пусть только посмеет отрицать! Можно будет пригрозить ему раскрытием его любовной тайны. В любом случае, негодяй не отвертится.
Глава двенадцатая
ДЕНЬ, ПОЛНЫЙ ХЛОПОТ
С вечера Ренье задержался у брата, а когда собрался уходить, то сообразил: дворцовые ворота уже закрыты. Поэтому Ренье, как это время от времени случалось, заночевал в старом доме дяди Адобекка, в одной из нижних спален – чтобы не тревожить Эмери поутру, когда уйдет.
Вечер и в самом деле выдался неплохой. Эмери был настроен благодушно. Едва завидев младшего брата на пороге, он приветственно махнул ему кувшином и пригласил провести пару часов в уютных креслах верхней гостиной.
Ренье мгновенно воспользовался приглашением и расположился так же вольготно, как в эпоху владычества Адобекка. Эмери, видимо, чувствовал то же самое: времена как будто повернули вспять, и им с братом опять по двадцать лет, вся жизнь у них впереди, и ничто – ни тайна рождения Ренье, ни разница в характерах – не омрачает их дружбы.
– Ко мне вчера заходила Уида, – сообщил Эмери. – Носилась по всем комнатам, перетрогала все вещи, разбросала ноты, хохотала, падала в кресла, просила воды, пыталась левитировать в неподходящих условиях… Интересно, как Талиессин выдерживает жизнь с нею? Иногда она бывает похожа на стадо разъяренных оленей-самцов, сцепившихся рогами.
– Уида не может быть похожа на оленя-самца, тем более на целое стадо, – рассудительно произнес Ренье, – поскольку принадлежит к противоположному полу.
– И к противоположному виду, – добавил Эмери. Он вздохнул и продолжил: – Года два назад они с Талиессином затравили огромного оленя. С огромными рогами. И всем прочим – тоже огромным. Они гонялись за ним, по ее словам, дней пять, а то и восемь. Она в точности не помнит. В нижней гостиной это было пять, в верхней – восемь.
Ренье улыбнулся. В Королевстве любили сплетничать об этих эксцентричных супругах. Вся их бурная жизнь, стараниями Уиды, проходила на виду у множества людей. Талиессин не препятствовал. «Народу нужен повод поговорить», – утверждал регент.
– Словом, – продолжал Эмери, – вчера супругу регента посетило очередное озарение. Она желает вызолотить рога бедного животного и водрузить их посреди леса, а поблизости соорудить шатер, увитый цветами. Затем с помощью различных овеществленных намеков заманить туда мужа. Не спрашивай, что это будут за намеки, – пусть хоть что-то останется непроясненным.
– Кажется, я пропустил нечто важное, – сказал Ренье. – Для чего ей это?
– Это я кое-что пропустил в рассказе. – Эмери тряхнул головой. – Уида так долго мучила меня подробностями, что мне уже начало казаться, будто я тоже прожужжал тебе все уши этой историей. Словом, когда они с Талиессином все-таки затравили того оленя, на них снизошел «взрыв любви». Так она выразилась. По ее словам, это было нечто потрясающее. Она хочет воскресить в памяти Талиессина дивное воспоминание.
– Сдается мне, что в подобном воскрешении нет большой надобности, – фыркнул Ренье. – Вряд ли Талиессин мог позабыть такую штуку.
– «Штуку»! Ты всегда умел подбирать выражения… – Эмери наморщил нос.
Ренье беспечно махнул рукой.
– В последнее время у меня очень бедный словарный запас. Все растратил в беседах с Пиндаром.
– Да, я слышал о его назначении. – Эмери вздохнул. – «Компаньон»! С ума можно сойти… Каким он стал? Я давно его не видел.
– Растолстел, облысел, сделался еще большим занудой, чем прежде.
– А что Гайфье? Неужто доволен?
