Пока все было в порядке. Еще днем, проплывая вдоль побережья, они обратили внимание на крошечный кусочек пляжа — не больше бильярдного стола, откуда можно было без особого труда взобраться на круто уходившую вверх скалу. Изрядно поворчав, Лицас согласился остаться там и следить за развитием событий снизу, поскольку выступ скалы, к которому обязательно станет прижиматься лодка, сделает наблюдение за ней с моря, тем более ночью, невозможным. «Альтаир» с проявившей еще даже большую несговорчивость, чем Лицас, Ариадной находился в полумиле отсюда, на южном побережье, пришвартованный в числе дюжины таких же, как он, посудин к пристани рыбацкого поселка — о лучшем камуфляже нельзя и мечтать.
Большую часть времени тишину ничто не нарушало, но иногда до слуха Бонда долетали различные звуки. Лишь час назад в ближайшем к нему коттедже смолкли (то ли приемник, то ли пластинка) мелодии бузуки — своеобразная смесь обычной западной гармонии и характерных ритмов славян, турок, арабов. Лучшие певцы в этом стиле своими надломленными, исполненными жалобы голосами могли одновременно выразить и ярость, и любовное возбуждение, и безысходную грусть. Затем музыка оборвалась, и домик, из которого она доносилась, погрузился во тьму, однако в домике по соседству по-прежнему горел свет, и до Бонда по теплому воздуху долетали обрывки разговора и смех. Раз или два он слышал шум прибоя, где-то в зарослях жутко кричала сова, вдали, в окрестностнях рыбацкого поселка побрякивал колокольчик. Больше он ничего не слышал.
Напрягая зрение, он посмотрел на фосфоресцирующий циферблат хронометра «Ролекс Ойстер» па своем запястье. Три десять. Он не сомневался, что его расчет в основе своей верен и фон Рихтер прибудет. Когда это произойдет уже другой вопрос. Скорее всего, с первыми лучами рассвета, однако нельзя исключать и другого времени. Возможно было также, что фон Рихтер появится завтра утром у всех на виду, и его вместе со спутником примут как гостей. Такой поворот событий почти на сто процентов лишит его хоть сколько-нибудь оправданных надежд на принятие эффективных контрмер. Как бывало всегда в подобных ситуациях, Бонд заставлял себя не думать о неудаче, но он хладнокровно отдавал себе отчет в том, что операция все больше и больше становится похожей на скользкий склон, на котором может оказаться роковым и каждый неверный шаг, и ложный расчет.
Наконец послышался шум лодочного мотора.
Лодка приближалась с запада, как раз из-за того выступа, который заслонял островок. Через пару минут она вошла в поле зрения, на ней горели навигационные огни и тусклый фонарь на носу. Завершив огибающий маневр, лодка прошла с четверть мили параллельно берегу, затем повернула и взяла курс прямо к дальнему из двух коттеджей, которые Бонд видел со своего поста, к тому, где горел свет. Никакой спешки, никакой скрытности, но и никакой излишней рекламы. Кивнув самому себе, Бонд встал. Он должен спуститься вниз и рассмотреть все вблизи.
Он начал спускаться — теряя в расстоянии, но выигрывая во времени тем же путем, каким и пришел: по зигзагообразному желобу, вившемуся под десятипроцентным уклоном между двумя гранитными плитами. За желобом следовал широкий участок более гладкого, наклонившегося, словно палуба гибнущего каменного корабля, пространства, где нужно ползти на четвереньках, затем предстоял прыжок с высоты восьми футов на лишенную растительности почву, и завершал все это участок, откровенно требовавший профессиональных альпинистских навыков, так как необходимо было спускаться по изъеденной эрозией поверхности отвесной скалы, на вершине которой находился выступ, защищавший скалолаза от посторонних взглядов. Этот первый этап позволил Бонду преодолеть половину пути, но при этом увел его почти на сотню ярдов к востоку. Здесь, очень кстати, имелся левый поворот, который вел на ровную естественную террасу, тянувшуюся вдоль берега почти восемь-десять ярдов; она также была частично укрыта нависавшим уступом. Бонд ступал по заросшему густой травой упругому дерну, какой встречается лишь на хорошо ухоженных лужайках английских гольф-клубов. Когда же он был в Саннингдэйле? Во вторник в полдень. А сейчас пятница, или точнее — первые часы субботы. И пришлось же ему поработать за эти три дня!
В том месте, где почва под его ногами стала уходить вниз, Бонд опустился на колени и заглянул через край. Лодка приближалась на малой скорости. Он видел часть якорной стоянки, однако сам дом был еще скрыт. Требовалось спуститься еще ниже. Низко пригибаясь, чтобы быть незаметным на темном фоне зарослей колючего кустарника. Бонд поспешил к дальнему концу террасы. Теперь он стоял перед освещенным ярким лунным светом голым склоном белесой скалы, загроможденным готовыми сорваться в любой момент камнями; вход в узкую расселину, которая вела вниз, находился на противоположной стороне голого пространства. Времени на обход не было. Осторожно и медленно Бонд ступал по открытому со всех сторон пространству. Заметить его мог лишь тот, кто специально стал бы смотреть в этом направлении, однако, стоило ему сделать лишь один неосторожный шаг и столкнуть камень, как шум моментально выдал бы его присутствие. Мотор лодки заглох, и он слышал теперь голоса. Затаив дыхание и напрягая слух, он пытался определить, нет ли в этих голосах встревоженных ноток, которые свидетельствовали бы о том, что он обнаружен. Но тон голосов был по-прежнему ровен.
Бонд добрался до расселины. Она представляла собой трещину в граните, которая, причудливо извиваясь, вела куда-то в направлении дома. Ложе расселины было гладким, поросшим высокой жесткой травой и напоминало бы русло пересохшей реки, если бы на острове была вода. Дважды ему приходилось прорываться сквозь цепкие объятия кустарника, который преграждал путь от стегал до стены. Было еще место, где расселина круто уходила влево, потом неудобный отрезок, где края расселины сходились так близко, что пять или шесть ярдов ему пришлось проползти, затем крутой спуск, преодоление которого облегчалось своего рода перилами со стороны моря, еще колено — и он оказался в опасной близости от цели.
Прежде всего — укрытие. Он юркнул в спасительную тень каменной глыбы в форме двускатной крыши сельского дома, которая лежала поперек расселины, словно поваленная ветром, хотя в действительности находилась в таком положении еще до того, как Враконис появился на картах. От ближайшего угла дома его отделяло не более тридцати ярдов; плоская крыша дома была на одном уровне с его прежним наблюдательным пунктом, ко туда он еще успеет. Чуть дальше в сторону на миниатюрном каменном причале высаживался фон Рихтер. Бонд заметил сверкнувший плешивый участок кожи повыше левого уха. Низкий, коренастый мужчина, только что торопливо подскочивший к носу лодки, теперь был на ней и с помощью белокурого спутника фон Рихтера выгружал на берег нечто, напоминавшее огромную спортивную сумку. Бонд подался вперед. Бока сумки были неестественно раздуты, создавая впечатление неуклюжести и тяжести. За ней последовала примерно дюжина квадратных металлических ящиков шириной около восьми дюймов, окрашенных — насколько позволял судить тусклый свет фонаря на носу лодки и фонаря, прикрепленного кронштейном к углу дома — в темный цвет. Ящики также казались чересчур тяжелыми для своих размеров. Затем, к удивлению Бонда, появились два дорогих клетчатых чемодана, обтянутых прозрачной полиэтиленовой пленкой. До сих пор разгрузка протекала почти в молчании, но вдруг раздался голос.
Говоривший стоял где-то у входа в дом, и его не было видно. В голосе звучали обыкновенные разговорные интонации, полностью соответствовавшие той деловой и открытой атмосфере, в которой протекала разгрузка. Человек обратился к фон Рихтеру по имени и пригласил пройти в дом. То, что человек говорил по-английски, было неожиданно, но куда более поражал его выговор, как будто вместо того, чтобы выучить язык, он механически проглотил его; обращали на себя внимание и спрятанные под тонкой оболочкой любезности властные нотки, которые нельзя спутать ни с чем. Бонд понял, что говорит главарь. Он стал терпеливо ждать, пока ему представится возможность увидеть этого человека.
Однако, по всей видимости, это должно было произойти не сейчас. Фон Рихтер, выкрикивая ответные приветствия и вытянув вперед правую руку, направился к дому и исчез из поля зрения. Разговор продолжился (увы, неразборчиво), затем послышался смех, и голоса смолкли — вероятно, собеседники удалились в дом. Свет на лодке погас. Коренастый мужчина и белокурый юноша вдвоем взяли спортивную сумку и, миновав то место, где притаился Бонд, внесли ее в дом через боковую дверь. Затем они вернулись за ящиками и чемоданами. Наконец дверь закрылась и больше не открывалась. Фонарь на углу дома погас. Наступила тишина, если не считать приглушенного шороха разговора и слабого плеска воды о борта пришвартованной лодки.
Бонд вытянулся в темноте во весь рост, нужно было выждать какое-то время на случай, если эти люди забыли что-то в лодке и захотят вернуться. Он был не в силах сопротивляться назойливой мысли о том, что только что видел оружие нападения — или хотя бы какую-то его часть — и боеприпасы к нему;
